Перестрелка взглядами длилась две секунды с десятыми.

– Берёмся.

– Задачка не из тяжёлых.

– Можем сделать.

Сарат поспешил охладить чрезмерно горячих студиозусов:

– На самом деле она не так проста, как выглядит, это и сами потом увидите. Однако я тоже полагаю, что вам по силам. На проработку задания даю три дня. По его окончании придёте ко мне на приём с вопросами, если таковые появятся, конечно. Или же через неделю с готовым проектом… или же через три недели с работающим изделием. Дальше: у вас будут материальные траты. Кто будет казначеем?

Без малейших колебаний студенты ткнули пальцами в коллегу женского пола и хором выдали:

– Она.

– Почему как с деньгами, так всегда Темила… – пробурчала та.

Видимо, эта реплика была уже привычной, поскольку реакция также оказалась стандартной.

– Ты по этой части…

– …лучше всех. – И льстивые улыбки в придачу.

– Прекрасно, – улыбнулся кандидат в академики. – Вот вам, Темила, пятьдесят сребреников. А вот два кварца, их должно хватить. Отчётности, надо полагать, вас учить не надо?

Ответом были надутые губы.

– Я так и думал. Тогда желаю успеха. Более того, уверен в нём. Всего вам пресветлого.

– И вам, – ответил нестройный хор.

* * *

Вспоминая потом езду до Петербурга, Семаков смог отметить лишь одну светлую сторону: скорость.

Оборотной её стороной была усталость. Отдых был самым кратковременным; на станциях он длился ровно столько времени, сколько требовалось на замену лошадей. Даже крепкая натура морского офицера с трудом выдерживала тяжесть путешествия.

Фельдъегерь Никодим был угрюм и неразговорчив. Правда, он не отмалчивался на вопросы, но старался отделываться самыми короткими репликами. Самой длинной речью его был ответ на осторожную констатацию очень быстрой езды: