– Артефакт, – сказал журналист.

– Эти артефакты, – сказал академик, – в мою лабораторию тащат ящиками. Настоящий – один из ста. Учтите, я год проработал на Янтаре…

– У меня настоящий, – сказал Печкин.

– И что же это?

– «Обратка», – сказал журналист. – Настоящая «обратка». Он вытащил из-за пазухи коробочку и открыл её.

Глаза Игоря Кузьмича загорелись тревожным пламенем. Он схватил коробочку и впился взглядом в её содержимое.

– Траченная? – сказал он.

– Только дважды, – сказал Печкин. – Поневоле пришлось…

– Давно вынесена из Зоны?

– Два дня, – сказал Печкин. – Видите – ещё искрит. И вибрация чувствуется… На стенд её надо, пока не сдохла.

– Сколько хотите? – сказал академик дрожащим голосом.

– Мы родной науке не вороги, – сказал Печкин. – Гусары денег не берут-с. Я же сказал – нам нужно туда пройти. Поэтому давайте осуществим трансфер – вы отдаёте мне своё место, я вам артефакт… Это здесь возможно – продать очередь?

– Ещё как возможно, – торжествующе сказал академик. – Тут есть ребята, которые только этим и кормятся, как барыги возле театра на Таганке – впрочем, вы вряд ли можете это помнить. И даже мы, бедные студенты, этим порой промышляли… Где вы её взяли?

– Знакомый сталкер подарил, – честно сказал Печкин.

– Царский подарок, – сказал академик. – Что значит разоблачение какой-то Домнушки по сравнению с Нобелевкой?

Глава тринадцатая

Глава тринадцатая

В приёмной предсказательницы посетителей встречал огромный портрет крошечной скрюченной старушки, закутанной в пёструю индийскую шаль и сидящей в инвалидной каталке. За спиной старушки были изображены самые яркие представители российской элиты, перечислять которых уже с души воротило – потому что они и так мельтешат везде, тогда как мы с вами практически нигде.

Элитные рыла сияли: видимо, бабуля только что всем им предсказала долгую счастливую жизнь – то есть ещё дольше и счастливее, чем они уже имели. Новые назначения, новые месторождения, новые ангажементы, новые гранты, новые откаты…

Вдоль нижнего края полотна шли буквы: