– А мы знаем радиус поражения силы Като Киёмасы? – Укё покачал головой.

– В архивах есть мои записи времен Кобаякавы Такакагэ. Там написано: почти тысяча кэн. Это как раз чуть меньше двух километров.

– Рэй, уходи оттуда. Повторяю. Убирайся из активной зоны! – Укё снял очки и надел их снова.

– Она рискует своей жизнью… – пробормотала Кимура, – чтобы мы могли слышать то, что там происходит?

– Она рискует этим городом. А-а, несносная девчонка.

«Сакити. Кацурамацу. Обретите наконец покой», – приглушенно послышалось из динамиков.

– Всем пригнуться, – скомандовал Ватару.

– Киёмаса, опусти копье, пожалуйста.

Голос был тихим, подобно шуршанию свежей осенней листвы. Но даже в гуще битвы он услышал бы его. И не только он. Все замерли, как будто вслушиваясь в этот звук, даже мононоке поднял единственное ухо и зашевелил им.

– Опусти. Оно не нужно тебе больше.

Киёмаса медленно повернул голову. Иэясу стоял возле чудом уцелевшего дерева, спокойно и непринужденно, будто гулял в этом парке и решил прислониться к стволу, чтобы дать отдых усталой спине.

…И внезапно Киёмаса понял, что может разглядеть на этом дереве каждый листок. И не только. Весь мир внезапно стал ясным и ярким – нет, ночь никуда не делась, просто темнота больше не мешала и ничего не скрывала. Наоборот, подчеркивала каждую деталь, делая ее отчетливее. Киёмаса нахмурился и прищурил глаза. Фонари поблекли. Да и не были они больше нужны. Лицо Иэясу светилось изнутри, а глаза блестели тусклым золотом. Бледным, как наливающийся рисовый колос.

Киёмаса сделал шаг к Иэясу. Но, опережая его, воздух пронзила белая молния.

– Иэясу-у-у, – раздался протяжный вой. Три хвоста мелькнули в воздухе над головой Киёмасы, и капли крови упали ему на лицо.

Иэясу вскинул руку, выставил ее вперед, защищая горло. И мощные челюсти сомкнулись на ней, фигура Иэясу скрылась в белом вихре. Но только на короткий миг. А потом с неба обрушилась невидимая плита, и если бы не это странное свечение, делающее мир таким до боли ярким, Киёмаса бы и не заметил, как вторая рука Иэясу почти без замаха опустилась на голову зверя.

Бездыханное тело, покрытое белым мехом и алыми пятнами, упало к ногам Иэясу.

Киёмаса стиснул зубы и сжал копье. Нет. Он не позволит Иэясу еще раз убить Мицунари. Если тот умрет – только от его, Киёмасы, руки.

Но то, что произошло дальше, лишило Киёмасу дара речи. Иэясу наклонился над телом и стал, осторожно поглаживая, перебирать белый мех. И, похоже, что-то шептал бьющемуся в агонии зверю.

– Вот, возьми. Ты хотел ее, ты так хотел ее… – это все, что удалось расслышать Киёмасе.