Он долго смотрел, прощаясь, на тихонько посапывающую девушку и протянул было руку, чтобы поправить сбившееся одеяло, но тотчас отдернул. Ларгис перевернулась на другой бок, что-то прошептала во сне, и Джурсен, испугавшись, что она проснется, на цыпочках вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и спустился на первый этаж.

Звучно зевая и почесываясь, хозяин уже сидел в засаде, в темной нише под лестницей: поджидал забывчивых постояльцев, чтобы напомнить о плате.

— С Днем Очищения! — простуженным голосом приветствовал он Джурсена. — Денек сегодня будет отменный, жаркий, мои кости не обманывают. Последний раз нас навестили, верно?

Юноша кивнул.

— Бежит время-то, а? Я помню, как вы в первый раз сюда пришли… ну, точно, три года назад, в канун Прозрения, худющий, робкий, а сейчас…

Первый раз Джурсен пришел сюда и встретил Ларгис не в канун Прозрения, но это неважно. Теперь все неважно, все уже позади: Ларгис, годы послушничества, вечно простуженный хозяин дома свиданий… Он отцепил от пояса кошелек, протянул хозяину:

— Не буди ее, пусть спит.

Тот бодро выбрался из ниши, схватил кошелек, пересчитал монеты, пересчитал еще раз, и коротенькие белесые бровки его взлетели на лоб и так застыли.

— О, благословенна твоя щедрая рука! Я распоряжусь, чтоб не шумели. Пусть спит, устала, наверное, — он гадливо хихикнул. — Пусть спит, разве мне жалко для такого человека?!

Он забежал вперед, распахнул перед Джурсеном дверь и, едва сдерживая ликование, сообщил:

— А вчера-то вечером… Не слыхали? Ну как же! Шуму было на всю улицу. Вот здесь, за углом, в торговых рядах, отступника уличили! Народ-то у нас в квартале сами знаете какой, люди обстоятельные, серьезные, отступников этих поганых и в прежние-то времена духу не переносили, а уж теперь… Когда стража прибежала, он уже и не шевелился! Сами управились. А я так думаю, по-простому: нечего с ними цацкаться. Где уличили, там и кончать надо, на месте. Народ, он не ошибается. Вот так я думаю. А сейчас вот тоже одного по улице гнали…

— Как же уличили его? — спросил Джурсен. — Того, в торговых рядах.

— Так ведь корешками он торговал любильными! — воскликнул хозяин. — Да с покупателем, таким же, видать, мозгляком немощным, в цене не сошелся. Тот его по шее, корешки-то возьми и рассыпься! А тут я как раз…

— Ну, корешки, и что?

— Как что?! Корешки-то эти где растут? — хозяин даже опешил, выжидательно уставился на Джурсена, дивясь его недогадливости. — В Запретных горах они растут, каждому известно! Значит, что?

— Что?

— Значит, сам он ходит туда, или приятели его, отступник, значит, предатель!