— Ничего это не значит, — сказал Джурсен. — Я слышал, их можно хоть у себя дома в горшке выращивать, надо только знать как. Поспешили вы.

Хозяин не смутился и возразил с прежней убежденностью:

— И пусть! Хоть на голове у себя! Семена где брал? Опять там же — в Запретных горах.

Джурсен промолчал. Хозяин истолковал его молчание по-своему, придвинулся и доверительно проговорил:

— Не пойму я их, господин послушник, и не понимал никогда. Чего им надо? Хорошо нам здесь или не очень, здесь наш дом, здесь живем и жить будем до самой смерти, и дети наши тоже жить будут. Зачем идти куда-то? Не пойму. Это ж не только сделать, но и подумать страшно.

Смрадное дыхание хозяина било в нос. Джурсен отодвинулся и спросил:

— Значит, страшно даже подумать?

— Еще как страшно! — с воодушевлением воскликнул хозяин. — Ведь сказано же у Святого Гауранга: «Здесь наш дом»…

— Значит, все-таки думал, раз знаешь, что страшно? — настаивал Джурсен. — Хоть раз, а? Собраться эдак поутру и махнуть, а уж там… или парус поставить на лодку, не обыкновенный, в десять локтей, а побольше, и в сторону восхода, а?

Лицо хозяина разом посерело, толстые щеки обвисли и задрожали, он прижал волосатые руки к груди и просипел:

— Вы не подумайте чего, господин послушник. Да разве ж я похож… я и налоги всегда исправно… а чтоб такое!

Джурсену стало вдруг отчаянно скучно.

И еще противно, будто в паутину залез, серую, липкую, мерзкую.

Хозяин лепетал что-то еще, чрезвычайно лояльное, но Джурсен его уже не слушал. Не тот случай, чтобы слушать. Не тот человек, который может сказать что-то интересное, такое, чего не скажет другой. Тут все гладко и скользко. И с анкетой у него все в порядке, не привлекался, не замечен, не участвовал, и всегда-то он был не впереди и не сзади, а точнехонько посредине, плечом к плечу с соседями, такими же, как он, в высшей степени благонадежными. Трусливые и ни на что не способные по отдельности, все вместе они являли собой грозное безликое образование — массу. Плечом к плечу ходили они по Городу с ломиками несколько лет назад и ломали стены и перегородки, потому как сказано было свыше: «Мы одна семья», а раз так — какие могут быть перегородки? Долой их!

А что обрушилось множество зданий, так что ж, за усердие из лучших побуждений не накажешь. Круши, ребята! Потом разберемся!

А потом там, где-то наверху, куда и смотреть-то боязно, в самом деле разобрались, и оттуда, из заоблачных высот, раздалось: «Ошибка! Прекратить! Не так поняты были Священные Книги! Исправить!» И они не сгорели со стыда, проморгались, бойко сменили ломики на носилки и мастерки, чтобы все вместе, плечом к плечу исправить, восстановить, сделать краше. И восстановили. За исключением того, что безнадежно испортили. А сейчас вот в едином порыве горят готовностью способствовать Очищению. Метлой и дубиной! Навеки! Тех, кто по углам! Без пощады!