Старик легко поднялся на ноги и заговорил с неторопливой торжественностью.

— Мы, Учителя, хранители духа своего народа, не допустим, чтобы сделанное пропало втуне, чтобы народ, находящийся на пороге постижения великих истин, исчез с лица земли. Учение помогает нам предвидеть грядущее. Подземный Храм сбережет достигнутое.

— Достигнутое, — с тоской повторил Сальников. — А людей кто сбережет? Я же знаю. Вы уже избрали тех, с кем запретесь в Храме. По одному из каждого десятка. Разве не так?

Старик молчал, не спуская с него глаз.

— А остальные? Женщины, дети? Все те, кто не попал в число избранных?

— Подземный Храм не сможет вместить всех, — печально ответил старик, вновь опускаясь на табурет. — И мы никогда не перестанем скорбеть об остающихся. Но мы должны сохранить лучшее. Мы сбережем зерна для последующих всходов и тем самым сохраним Учение.

— Не скорбеть нужно, а защищать! — крикнул Сальников. — В долине много молодых, крепких мужчин. Неужели они станут безропотно дожидаться гибели? Нужно что-то делать. Вы не должны пропускать чужих через Длинное ущелье. Другого пути в долину нет!

Зрачки старика внезапно расширились. Какое-то время он боролся с подступившим волнением.

— Ты собираешься научить наш народ убивать, чужеземец, — проговорил он. — Хочешь отбросить нас далеко назад, во тьму зла и насилия, из которых его вывело слово Великого Судии.

— Не убивать, — тряхнул головой Сальников, — а защитить себя, своих детей, свое будущее.

Сальников стиснул челюсти, закрутил головой, тщетно пытаясь найти слова, что помогли бы, заставили понять… Случайно — впервые за все время разговора — его взгляд упал на открытое окно. Там, обратившись в слух, неподвижно стояли Кирос, Горон и Кори. Возможно, они оказались здесь случайно, но отойти были уже не в силах и напряженно вслушивались в каждое слово.

— Никому не подняться к сверкающим высотам по мертвым телам покинутых в беде, — сказал Сальников. — Те, кто запрется вместе с вами в подземелье, — смогут ли они забыть, какой ценой выжили?

— Я вижу, чужеземец, ты считаешь живущих в Храме подобными ночным кровососам, — устало произнес старик. — Есть и другой путь для всех нас. Покинуть Храм, не пытаться спасти тех, кого возможно, и умереть всем вместе. Учителя равно готовы и к этому, и не запретят избрать этот путь тем, кто пожелает. Однако пойми, чужеземец, — и это главное! — каждый имеет право распоряжаться собственной жизнью, но никто не вправе — жизнью всего народа. Народу мы сохраним будущее во что бы то ни стало. Нам ничто не должно помешать. Поэтому никто не должен более знать о приближении опасности до самого последнего часа. Ни те, кто уйдет, ни те, кто останется.