– Значит, она будет нам мешать? Так, по-твоему?
– Да, и я не знаю, справимся ли мы с ней. Она ясно показала, что готова идти до конца. А мы с тобой вряд ли готовы. Я даже не знаю, со мной ли ты, не говоря уж о Дее.
– Ну хватит глупостей! – Мужчина рассмеялся, что получилось у него не слишком удачно – принужденно и неестественно; встал с кресла, подошел к женщине и ласково обнял ее за плечи, успокаивая. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Я не вижу никакой опасности, но давай со всем разберемся сейчас. Ты, раз так уж боишься моей благоверной, поезжай разыскивать Дея. И в самом деле, стоит узнать, где его носит и что он замышляет. Только смотри, не задерживайся надолго. Не забудь, что у нас война с Сюдмарком на носу и ты мне понадобишься. А я навещу Дионисию. Завтра же. Договорились.
Женщина глянула на него, и он заметил слезы на ее ресницах.
– Смотри, не обмани, – прошептала она.
Глава 29
Глава 29
Эгери думала: «Я ведь знала, что это – опасное дело. Может быть, даже смертельно опасное. Об одном я не догадывалась: о том, что умереть придется со скуки. Вот так – во цвете лет, на заре юности, в цветущем здоровье и в блеске красоты…»
Размышляя таким образом, пальцами она безостановочно сучила тонкую и белоснежную шерстяную нить, а глазами следила за пляшущим над мозаичным полом веретеном: круть-круть, верть-верть. Вокруг нее сидели еще две дюжины девушек в полотняных одеждах: одни с чесалками над корзиной с шерстью, другие, как и она, с прялками, третьи за ткацкими станками, четвертые с шитьем в руках. У самого очага в кресле восседала госпожа Олия и так же умиротворенно и безостановочно крутила веретено: круть-круть, верть-верть.
В зале царила тишина: госпожа Олия не одобряла песен за работой, считала, что служанки только отвлекаются и начинают мечтать о мужчинах, зато прислуге, работавшей на кухне, петь дозволялось и даже предписывалось, чтобы удержать девушек от соблазна отщипнуть кусочек от хозяйских блюд.
Разговоры за работой также были запрещены, поэтому в царившей в зале мертвой тишине можно расслышать, как в восточном крыле, где помещалась кухня, чуть охрипшие девичьи голоса заунывно тянули:
Родным была мила, скончалась девушкой. Мертвая, здесь я лежу, я стала прахом – землею, Если ж Земля – божество, не мертвая я, но богиня…Эгери давно знала, что жители Сюдмарка любят писать на надгробиях своих жен: «Она пряла». Теперь она начала подозревать, что эпитафии не закончены и что на самом деле они должны звучать так: «Она пряла, пока не закололась веретеном», или «Она пряла, пока не разбила голову о прялку», или «Она пряла, пока не выскочила из окна».