Но в Сюдмарке все было по-иному. Здесь певцов и актеров не любили и, кажется, даже не понимали толком, для чего они нужны. Когда Эгери еще жила вместе с сестрой, Исий повел их однажды на выступление уличного театра. Зрителям быстро надоело представление, и они стали кричать, чтобы актеры подрались между собой. Те послушно устроили драку, а зрители вопили от восторга и швырялись в артистов грязью и гнилыми фруктами. Принцесса просто не могла поверить своим глазам: на ее родине, если кто-то недостаточно почтительно обращался с певцом, тот немедленно слагал хулительную песнь с особой рифмой, от которой лицо невежи тут же покрывалось нарывами или страшно перекашивалось («Так, что его внутреннее уродство стало видно всем», – говорили в таких случаях), либо произносил заклинание, поражавшее противника «летучим безумием», от которого человек не только терял разум, но и становился настолько легким, что мог совершать огромные прыжки с дерева на дерево. Наказанный подобным образом нечестивец не мог уже ночевать под крышей и проводил остаток жизни в лесу, сидя на деревьях, подобно гигантской птице. Эгери всерьез полагала, что с людьми, осмелившимися бросать в певцов грязью, случится нечто подобное, но сами певцы почему-то не удивлялись и не возмущались такому обращению. Наоборот, когда кто-то из добродетелей бросил на помост вместо камней горсть монет, артисты принялись ползать на четвереньках, собирая их, и вскоре, не поделив деньги, начали драться уже по-настоящему.

С танцами обстояло еще хуже. Сама госпожа Олия с гордостью рассказывала о том, как господин Асий (не нынешний, а ее покойный супруг) своими руками закрыл последнюю школу танцев в Лусе.

«Когда он пришел туда впервые, он был просто в ужасе, видя, как сыновья и дочери из благородных семей обучаются там развязным движениям и каким-то подлым дурачествам. С арфой и флейтой в руках свободно рожденные мальчики и девочки шли вместе с шутами в актерскую школу. Они учились там петь и плясать, а предки наши считали это позором для свободного человека. Когда мне рассказали об этом, я не могла поверить, чтобы знатные люди обучали такому своих детей. Но мой доблестный супруг сам посетил эту школу и рассказывал, что своими глазами видел, как один из более чем полусотни детей, сын кандидата на общественные почести, ребенок не старше двенадцати лет, отплясывал с кастаньетами такой танец, что и самый бесстыдный раб не мог бы сплясать непристойнее. Мне было стыдно перед нашими почтенными предками, и покуда это мерзостное заведение не закрыли, я не могла спать спокойно».