– Да не будет. Честный мир и чистая совесть – это лучшие дары богов.

* * *

После этого не разговаривали несколько дней. Когда Асий поздно вечером возвращался в дом, Эгери украдкой следила за ним, замечая бледность, темные круги под глазами и постоянно сжатые брови. Видимо, он вел нелегкую борьбу за ее Королевство, но Эгери уже ничем не могла ему помочь. Она даже не могла узнать, как идут дела на общественной площади. Служанки этим не интересовались, да и сама Эгери боялась неосторожными вопросами возбудить подозрения госпожи Олии: вряд ли той понравится, что ее сын решил отказаться от войны, которая сулила ему великую славу.

Однако когда миновала одна декада и началась вторая, нетерпение захлестнуло Эгери, и в один прекрасный вечер, не в силах больше совладать с собой, она буквально ворвалась в спальню Асия. Тот был один (у нее хватило ума в этом убедиться) и, лежа в постели, просматривал какие-то свитки.

– Госпожа Эгери? – Асий изумился, но лишь на мгновение, видимо, у Эгери все было написано на лице. – Я, кажется, как обычно, неуклюж и не потрудился рассказать новости. Пожалуйста, прости.

– Прощаю, говори скорее! Тебе удалось настоять на своем?!

– И да, и нет. Даже не знаю, будешь ли ты довольна.

– Говори же!

– Мне почти удалось склонить коллегию жрецов к тому, чтобы они осудили войну.

– Почти?

– Да. И кроме того, у нового земельного закона неожиданно нашлось множество противников, и в конце концов его авторы сами отказались от своего убогого творенья.

– Но это же прекрасно!

– Да, но потом пришли вести из Королевства.

– И?

– Ваши люди, точнее, аргилы, союзники Кельдингов, напали на нашего посла, когда он возвращался в Сюдмарк. Мы потребовали, чтобы король Кельдинг выдал преступников. Он отказался. Такое нельзя прощать. Сегодня война была официально объявлена.

– Я и в самом деле не знаю, рада ли я, – прошептала Эгери, присаживаясь рядом с ним на кровать.

– Госпожа Эгери, что с тобой? Ты здорова?

– Благодарю, вполне здорова. Просто все это так неожиданно. Мне нужно привыкнуть.

Асий улыбнулся удивительно тепло и грустно, будто в самом деле понял, что ее тревожит, и посочувствовал ей. А может, он понимал гораздо больше, чем показывал?

– Наверно, мне стоит заварить немного полыни в вине, – сказал он. – Это прекрасное средство от душевных смут. С завтрашнего дня я начинаю формировать отряды, а через две, самое большее три декады мы выступаем. Ты поедешь со мной? Я позабочусь, чтобы тебе было удобно.