— Он серьезно ранен… — сказал Винсент, наклоняясь к нему, рядом с ним стояла Катрин, а все остальные — Винслоу, Мэри, Сара, Кьюллен — толпились за ними. Оглядев их тесную тюрьму, он понял, что она еще меньше, чем это представлялось ему в темноте. Он не мог себе представить, как им удалось так долго протянуть в такой норе.

— Мы можем сделать носилки из полиэтиленовых труб от бура Мыша, — сказал Винслоу, и при упоминании этого имени наступило внезапное молчание.

Катрин прошептала:

— Мышь… — Ее лицо побелело, она бросила взгляд назад, туда, где в туннеле виднелось отверстие, и снова повернулась к Винсенту. — Он остался, чтобы взорвать заряд…

Сквозь пролом Винсенту было видно, что туннель представлял собой хаос острых обломков серого камня. В воздухе еще оседала пыль, в которую часть скалы была превращена силой взрыва.

Потом камни на полу зашевелились. Он увидел, что то, что он сперва принял за часть большого валуна, оказалось на самом деле согнутой спиной и плечами, наполовину засыпанными мелкими обломками и равномерно покрытыми сплошным слоем серой пыли. Пыль и камни посыпались по сторонам, когда Мышь встряхнулся, а потом, ошеломленный, сел, кашляя и отряхивая с волос пыль.

Он огляделся по сторонам и снова закашлялся, прижимая одну ладонь к поцарапанным ребрам, и выдавил из себя:

— Многовато заложил…

Винслоу быстро приблизился к нему, поднял его на ноги и сжал его в своих медвежьих объятиях в порыве восторга, а потом, почти так же быстро, грубовато отодвинул от себя и, смущенный таким проявлением чувств, пробурчал:

— Только мыши и бывают такими живучими…

Все остальные смеялись, когда друзья подходили к ним, при этом Мышь опирался на мощное плечо Винслоу, — смеялись от радости и облегчения. При звуках этого смеха веки Отца дрогнули, а потом медленно открылись; несколько секунд он лежал, глядя на окружавшие его лица. На лицо Мыша, серое от пыли, сквозь которую блестели в торжествующей улыбке его зубы, на лицо Винслоу, облитое потом и покрытое грязью. На лицо Винсента, грива которого тоже была вся в пыли и висела сосульками, и на прижатое к Винсенту лицо Катрин, почти не отличающееся от всех других лиц — такое же грязное, как и у них, радостно улыбающееся, торжествующее над отчаянием и смертью.

Отнюдь не дочь богача, подумал он, не представитель отвергнутого им мира, опасного и алчного по своей натуре. Просто такой же человек, как и они сами, из мира, в котором бывают хорошие и плохие люди, как и в их собственном мире… Человек, неразрывно связанный с ними пережитыми страданиями и любовью. И теперь один из них.