И монах, помянув нечистого к ночи, а Чистого — всуе, широко перекрестился.

— Жаль, — расстроился Влад. — А не то бы мы сейчас…

— А тебе самому, брат, не будет ли? — осуждающе покачав головой, спросил монах. — Смотрю, уже хорош.

— Считаешь, брат?

— Считаю, брат. Ты где остановился? Здесь?

— Так точно. Снял номер. — Влад неуверенно махнул рукой. — Там где-то. Через двор и по ступеням.

— Ну вот и шел бы в люльку, — заботливо посоветовал монах. — На боковую. Спать. Бай-бай.

Влад вздохнул и — пьяный язык, что помело — пожаловался:

— Это хорошо бы, брат, когда бы бай-бай. Да только уже год как не сплю.

— Совсем?

— Не то чтобы совсем, а так… — Влад постучал себя по голове. — Вот здесь что-то сломалось у меня, брат. Или вот здесь. — Он постучал себя по груди. — Кошмар изводит. Не поверишь, брат, каждую ночь душу наизнанку выворачивает. Отчаялся уже покой обрести.

На что монах сказал:

— Чем сквернее человек, тем лучше он спит. А чем порядочней — тем хуже.

Влад горько усмехнулся:

— Звучит как рекламный лозунг пилюль от сна для часовых и ночных сторожей.

— Эта пилюля называется «совесть», — сказал монах.

Влад ничего не ответил, только вздохнул. А монах взялся выпытывать:

— Видимо, грех большой на душе? Да, брат?

— Так точно, брат. Попал в десятку. Прямо в тютельку.

— А ты покайся.