Вечер продолжал накручивать себя стылой злостью и избегал отчаяния звериными петлями. Индиговые тени стали короче, а потом и вовсе сделались тонкими линиями между здесь и там.

И птица умерла.

«Нет, не Священное Писание, — смахнув слезу, подумал солдат. — Скорее, жизнеописание грешника». И закрыл том.

Потер ноющие виски, вытащил нож, вскрыл пенал в рукоятке и нашарил коробок с пилюлями. Проглотил одну. Головная боль должна была исчезнуть. Подождал — не исчезла. Переползла со лба на затылок.

И пришла жажда.

Влад встал, поплелся на кухню, погремел там котлами в поисках воды. Воды не нашел, но наткнулся на чан с каким-то морсом. И тут же припал. Морс оказался даже лучше воды. Был кисловатым. Самое оно.

Напившись, солдат вернулся в зал и проорал в ухо Болдахо:

— Рота, подъем!

— А?.. Что?.. — вскинулся разбуженный малый и первым делом потянулся к арбалету.

— Спокойно, свои, — перехватив его руку, успокоил Влад. Парень похлопал выгоревшими ресницами и все вспомнил:

— Охотник.

— Охотник, Охотник, — подтвердил Влад. — Ты вот что. Ты давай, поднимайся сам и народ поднимай. Остаетесь без мамы. Я ухожу.

— Куда?

— Куда-куда. Охотиться, блин!

Подхватив арбалет, Влад направился к выходу.

— Горизонта! — крикнул ему Болдахо.

Влад, не оборачиваясь, махнул рукой:

— И тебе не кашлять.

Едва вышел во двор, к нему тут же подбежал пес-калека. Влад присел, нашарил в кармане кусок сахара и угостил. Псина схрумкала лакомство и благодарно потыкалась мокрым носом в ладонь.

— Что, морда кудлатая, тяжко в карауле? — спросил Влад, почесав псу за ухом.