– Зачем? – спросил Иван, когда скинхед вернулся к отряду.

– Что нам остается, кроме смеха? – сказал Убер. – Понимаешь, брат… Смех – это реакция человека на страшное.

– Не понимаю, – сказал Мандела.

– Что? – Скинхед повернулся.

– Не понимаю, – повторил негр. В резиновой маске он был такой же, как все – не отличить. – Почему все так? Почему все должно быть так? Чем мы все это заслужили? Чем они… – Он вскочил, ткнул рукой в сторону мертвого поезда: – …это заслужили? Они ехали домой. Они кого-то трогали? Они кому-то мешали? Почему, блядь, в мире вечно происходит какая-то хуйня, а расплачивается тот, кто едет в плацкартном вагоне на второй полке?! Почему я должен идти мимо умерших детей, а? Я напрашивался?! Какого черта я вообще оказался в метро?! Зачем?! Я об этом просил? Просил?! – Он надвинулся на Убера, скинхед невольно отступил.

– Ты чего?

– Я?! Я ничего. Ты в вагон этот заглядывал?

– Я?

Негр вдруг поднял руку…

– Нет! – заорал Иван.

Уберфюрер вскочил, попытался перехватить руку Манделы, охнул. Упал на колени. Мандела, пнувший его коленом, отодвинулся. Быстро встал в стойку.

«Боевое самбо? – подумал Иван. – Как у Звездочета?»

В следующее мгновение он прыгнул. Мандела резко перехватил его в воздухе за кисть, вывернул корпус. Иван полетел дальше, рефлекторно ушел в кувырок. Ох! М-мать. Попытался встать… Земля и ржаво-зеленый вагон перед глазами качались. Иван повернулся.

Мандела посмотрел на диггеров равнодушными стеклами.

Потом поднял руки, ослабил шнурок, стянул назад капюшон.

Взялся за маску…

«Не надо!» – подумал Иван.

…и резким движением сорвал противогаз с лица – словно кожу. Р-раз! Под серой резиной оказалось мокрая смуглая физиономия. Широкий нос, темные зрачки, ярко-белые, словно светящиеся в сумерках, белки глаз.

Мандела глубоко вдохнул. Ноздри его раздувались.

Убер с трудом встал на ноги, поднял маску, сплюнул кровью. Снова натянул. Выпрямился.