Мне жаль, что встреча прошла не так, как ты задумывала, но ты ведь знаешь: я не могла подписать бумаги. Если бы мы аннулировали отцовский брак, приговор тебе и правда смягчили бы: обвинили уже не в убийстве королевы, но консорта, чей титул куда ниже. И ты была бы свободна, уплатив виру.
И да, если бы брак моей матери аннулировали, это лишило бы меня права на трон, утвердив тебя как единственную наследницу.
И да, если бы брак моей матери аннулировали, это лишило бы меня права на трон, утвердив тебя как единственную наследницу.
Однако все изменилось, и мне надо думать о будущем.
Однако все изменилось, и мне надо думать о будущем.
Прошедшие месяцы, что я молчала, дались тяжело, дорогая моя сестрица. Я не готова была простить тебя. Не готова была понять. Однако время на исходе.
Прошедшие месяцы, что я молчала, дались тяжело, дорогая моя сестрица. Я не готова была простить тебя. Не готова была понять. Однако время на исходе.
Мне надо снова поговорить с тобой, наедине. Прости, что оставила предыдущие твои письма без ответа… Надеюсь, я пишу не слишком поздно.
Мне надо снова поговорить с тобой, наедине. Прости, что оставила предыдущие твои письма без ответа… Надеюсь, я пишу не слишком поздно.
Твоя Ферония
Глава 37
Вероника
Глава 37
Вероника
Порой, чтобы защитить любимых, им надо причинить боль.
Порой, чтобы защитить любимых, им надо причинить боль.
Вероника упала на колени, прижимая к груди края распоротой туники. Мир вокруг нее схлопнулся, утратив цвета. Пропали звуки, она не видела сияния маяка, не слышала приготовлений к битве. Остались она, Тристан и та, которая считалась ее сестрой.
Прошла вечность, прежде чем она смогла посмотреть в глаза Тристану. Хотелось сжаться, спрятаться от него, но что-то внутри нее переменилось. Вновь обретенная храбрость да недавнее пробуждение новых магических сил заставили отыскать дверь, его дверь – ту, что она создала случайно, ту, что ждала ее, чтобы облегчить связь с ним.
Вероника распахнула ее настежь, открываясь ему, открываясь для его гнева, точно подсолнух, что подставляется палящему зною солнца. Она хотела этой боли, которую он, без сомнения, тоже испытывал. Хотела испить ее до дна, раскрыть рану как можно шире.
Вот только ее там не было.
Там не было ничего. Ни гнева, ни боли от предательства – лишь тишина и пустота, пораженное молчание.