– Не могу сказать…

Из кабинки послышался глухой стук, и я решил, что парень бьется головой об стену.

– …Ты будешь смеяться.

– А ты попробуй. – Я невольно улыбнулся.

– Я хотел драться, как Касия Сулье, – с трудом выдавил из себя Хлыст. – Ты видел эти фильмы? Или, может быть, как князь Сайрус. Я хотел стать мужчиной, понимаешь? Достойным человеком. Тем, кто может постоять за себя.

Рассмеявшись, я потер переносицу и, чувствуя, как парень постепенно закипает в смущенном молчании, сказал:

– Да, понимаю, что ты имеешь в виду. Я сам хотел стать таким, как Симеон Красный.

– Симеон Красный не был бойцом.

– Не был, – согласился я, вспоминая те дни, когда знакомил Кэт с его историей. – Но пришлось им быть, когда настало время. Это я и хотел объяснить. Не важно, кто ты сейчас, Хлыст. Ты должен выстоять, когда придет время, и оно скоро придет.

Я рассказал ему немного о своей матери, о сюжетах, которые она сочиняла. На мгновение мне показалось, что все страдания и вся боль последних лет ушли за тучи и я снова окунулся в розовый свет детства.

– Не знаю, Хлыст, существуют ли на самом деле достойные люди. Мой отец хотел, чтобы я стал священником, но, как я уже говорил… я всегда мечтал стать таким, как Симеон, – я усмехнулся, – мечтал увидеть Вселенную.

Настала его очередь смеяться надо мной, и поделом, но вскоре он затих.

– Подозреваю, что оба мы оказались не на своем месте, – сказал Хлыст не слишком весело.

– И я подозреваю. Но люди должны как-то зарабатывать себе на жизнь. Деньги здесь неплохие, если только сумеешь их поднакопить.

– Если мы выживем, – поправил он меня. – Нам не заплатят, пока все не закончится.

– Перестань! – сказал я, возможно, чересчур резко. – Завтра мы вместе посмеемся над тем, что думали сегодня.

Я замолчал и оглянулся на часы в коридоре за дверью. Было около двух ночи. Оставалось всего пять часов – так много и так мало.

– О нет, не посмеемся, – из кабинки вырвался тонкий, сдавленный звук, наполовину смешок, наполовину всхлип, – никакой надежды.

– Неправда, – огрызнулся я и свирепо посмотрел на занавеску, словно хотел прожечь ее взглядом. – Не думай о надежде. Надежда – это дым.

Один из множества взвешенных афоризмов Гибсона, с помощью которых он достигал апатеи. Странно было произносить его снова. Странно, но правильно. Окинув взглядом бетонную комнатку с низким потолком, я вдруг ощутил приступ боли оттого, что старика нет рядом со мной. Что бы я только не отдал, чтобы снова увидеть его, поговорить с ним! Однако эти мысли тоже были далеки от апатеи, и я стиснул зубы, пытаясь отогнать наваждение, но оно не рассеивалось.