Низкорослый мужчина продолжал говорить:

– Если указанная сторона не воспользуется возможностью прервать поединок, он будет длиться до тех пор, пока один из дуэлянтов не утратит способность сражаться дальше. Это понятно?

Два «да» прозвучали в неподвижном воздухе. Два дуэлянта разошлись в разные стороны под надзором троих распорядителей-префектов. Три иконы Капеллы наблюдали за ними от искусственной стены грота. Тонкие струйки тумана поднимались над белой, словно кость, травой, постепенно густея во влажной атмосфере Эмеша. Все вокруг было окутано дымкой, как во сне. Окутано тишиной. Я не слушал распорядителя, зачитывающего официальный вызов, а следил за Гиллиамом. Его светлые волосы были напомажены и уложены назад, открывая большой уродливый лоб. Он не сводил с меня прищуренных разноцветных глаз.

Я выставил клинок вперед под небольшим углом и прижал левый кулак к груди. Это был рыцарский салют, на который я не имел права, но никто не осмелился бы меня за него осудить.

– Ты уже исповедался? – спросил Гиллиам, нарушив запрет на разговоры. – Я бы выслушал твое покаяние, перед тем как ты умрешь.

Я не ответил и не шевельнулся, только сжал пальцы ног, плотней прижимая их к влажной траве. День выдался жарким, тучное солнце цвета крови поднялось уже высоко. Я словно был статуей, запертой в этом мгновении, и каждая прожитая секунда несла меня в этот сырой грот, в это туманное утро. Принятое решение не позволяло мне свернуть с дороги. Я сделал свой выбор.

Гиллиам отважился на выпад, но я парировал его и отступил на шаг. Звон обнаженной стали – не высшей материи, а настоящих мечей – прозвучал в тишине чудесной музыкой. Я удивленно вскинул брови. Священник двигался очень быстро, намного быстрее, чем можно было ожидать при его колченогости. Техника его тоже была хороша – неожиданно правильная и уверенная, несмотря на кривую спину. Поединок обещал быть нелегким, во всяком случае, не таким легким, как я надеялся. Моя прежняя самоуверенность исчезла.

«Погибели предшествует гордость». Гибсон всегда оставался со мной, нашептывая цитаты мне в уши. Смирив свою гордость, я отступал под натиском священника. Гиллиам оскалил зубы и атаковал снизу. Я отразил удар, отвлек внимание священника и, резко выбросив вперед руку, хлестнул его по лицу. Он охнул и отшатнулся, на его щеке уже начал расцветать синяк.

Зарычав, Гиллиам снова бросился в атаку, я ушел влево, поневоле приближаясь к стене грота, возле которой сидели зрители. Какая-то женщина – Анаис? – вскрикнула, когда я со звоном отбросил меч священника. Все это казалось нереальным. Не могло быть реальным. Клинок Гиллиама метнулся к моей почке, но я отклонил его острие, развернув локоть, а затем шагнул вперед, поднял шпагу над головой и нанес ею, как саблей, скользящий удар, целясь в то место, где шея переходит в плечо.