Олорин сжал длинными пальцами пустой бокал и понизил голос до шепота:

– Я только что вернулся с заседания. Там были моя госпожа, граф и ваша рыцарь-трибун. Они считают, что мы не далеко продвинулись за последние дни, и хотят попробовать… что-то еще.

– Еще? Разве того, что было, недостаточно?

Вдруг до меня дошел смысл сказанного, и я оглянулся на Валку, безучастно стоявшую у высокого буфета, отделявшего кухонный уголок от гостиной.

– Только нобили и трибун Смайт? Без великого приора? – спросил я.

– Нет, bruhir из Капеллы не присутствовала.

Олорин закинул длинную ногу на подлокотник кресла и одновременно с привычным спокойствием захрустел пальцами. Нет, не так – он успокаивал себя этим. Каждый щелкнувший палец снимал его напряжение так же надежно, как афоризмы схоластов. Джаддианец собирался с духом, чтобы сказать то, ради чего, очевидно, и пришел в мое скромное жилище.

– Они хотят, чтобы вы поговорили с капитаном. Один на один.

– Что?!

Я едва не выронил бокал, но нагнулся и подхватил его. Выпрямившись, я спросил:

– Вы меня не разыгрываете?

Именно этого я и хотел с самого начала. О боги, эти бюрократы выдохлись и пошли на попятную.

Маэскол наклонил голову, и спутанные черные волосы упали на глаза.

– Я решил первым сказать вам, – слабая улыбка мелькнула на его оливковом лице, сверкнула, словно молния, и пропала, – по-дружески. Завтра вас вызовут…

Взглядом я показал, что понял, продолжая ошеломленно стоять с пустым бокалом в руках, не в состоянии произнести ни слова.

– Разумеется, они будут следить за вашей беседой, но этому существу не причинят вреда.

Взгляд Валки повис на мне, словно кандалы, и я с трудом сдерживал желание обернуться. Мне хотелось кричать, хотелось упасть на паркет и колотить по нему руками, пока мясо не сойдет с костей и я не разобью их на осколки. Еще не все кончилось. Я и не ожидал, что кончится, но у меня была мечта, страстная и далекая. Все, чего я желал, это снова оказаться дома, в безопасности, в замке на берегу моря, в своей постели под нарисованными созвездиями, и тихо-мирно прогуливаться с Гибсоном по высокой стене.

Мне нечего было сказать Олорину, но он заговорил первым:

– То, что произошло там, в тоннелях… Вы сделали лучше. Вы заставили всех нас сделать лучше.

Это были мои собственные слова, вернувшиеся ко мне назад из прошлого. Мои слова и мое проклятие: «Лучше».