— Да, — подтвердил Кронберг, — Партия сэкономит на одном билете.

— Может, подруга?..

— На данный момент в штате не числится.

— Жаль, — Мартин искренне огорчился, — Парой было бы удачнее. Маскировка изящнее. Знаешь, как это бывает… Уставший партийный чиновник с пассией, непродолжительный роман на морском берегу…

— Ничего не могу поделать, Мартин. Придется мне ехать одному.

— Еще вина?

— Нет, не стоит.

— Хорошо, — Мартин откинулся в кресле, забарабанил пальцами по подлокотнику, — Билеты на поезд уже заказаны. Поедешь первым классом, конечно. Ах да, выезд через два дня, в среду. Извини, не мог предупредить тебя заранее.

— Ничего страшного. Я привык к разъездам, и вещи собирать недолго. Фронтовая привычка.

— Хорошо. Ладно, так даже проще.

Мартин подобрался, мгновенно сделавшись из расслабленно-небрежного собранным и внимательным. Глаза прищурились, и даже шелковое одеяние перестало выглядеть так нелепо, под ним даже как будто проступили крепкие мышцы. Подобные перемены были Кронбергу знакомы. И предвещали они только одно. Наконец-то начиналась работа. Настоящая работа.

— Кто? — прямо спросил он.

Мартин удовлетворенно кивнул, словно ждал этого вопроса.

— Держи.

Из кожаной папки с тиснением, лежавшей на кофейном столике, Мартин ловко извлек небольшую фотокарточку, взглянул на нее, усмехнулся, и передал Кронбергу. Кронберг принял маленький картонный листок и, еще не повернув его к себе матовой поверхностью, понял, что не обнаружит там чарующего пейзажа Шварцвальда, разлива Рейна весной или какого-нибудь древнего собора. Фотокарточки, хранящие тепло рук Мартина, были особенного свойства.

Всегда особенного.

С этой на Кронберга глядел незнакомый мужчина лет сорока с небольшим. Короткие волосы с уже заметными залысинами, массивный крепкий лоб, вытянутое лицо с несоразмерно узким подбородком. Наверняка, упрямец и пылкий оратор, есть что-то такое в беспокойном взгляде, который угадывается даже в неподвижном изображении.

— Кто он? — спросил Кронберг.

— Не имеет значения, — Мартин отпил вино и, судя по движению челюсти, стал гонять его языком во рту. Кронберг ощутил циркуляцию жидкости в его ротовой полости. И едва подавил искушение загнать это вино Мартину в носоглотку, заставив закашляться.

— Если ты думаешь, что меня возьмут, и я расколюсь на допросе…