В коридорах «Колосса» мне пришлось убить десятерых. Потом мы разбомбили доки, и я собственноручно уничтожил тринадцать тысяч соплеменников. Я не видел их лиц, поэтому они не преследуют меня в кошмарах, но ужас, который я пережил, остается со мной.

С Сынами Ареса пока что не удается выйти на связь. Коммуникация по всем каналам выключена, а значит, Квиксильверу удалось сдержать слово и разрушить коммутаторы. Теперь и золотые, и алые одинаково слепы.

Устраиваю Року такие похороны, которых он бы желал. Хороню его не в земле какой-то чужой луны, а на Солнце. Мы с Виргинией опускаем тело в металлический гроб – торпеду с люком. Упыри тайком вынесли Рока из переполненного морга, чтобы мы могли с ним попрощаться наедине. Погибло так много наших людей, что оставшимся в живых ни к чему видеть, как я воздаю последние почести врагу.

Мало кто оплакивает смерть моего друга. Если народ Рока и запомнит его, то как «человека, потерявшего величайший в истории флот». Он стал современным Гаем Теренцием Варроном, идиотом, который попался в ловушку Ганнибала и был окружен в Каннах. Для алых же Рок – обычный золотой, считавший себя бессмертным, пока Жнец не доказал ему, что он жестоко ошибается.

Когда несешь тело погибшего близкого друга, ощущаешь бесконечное одиночество. Словно у тебя в руках разбитая ваза, в которую уже никогда не поставят цветы. К сожалению, Рок не верил в загробную жизнь, как некогда верили я и Рагнар. Не знаю, когда я потерял свою веру. Думаю, такие вещи не происходят на ровном месте. Может быть, с годами я просто устал притворяться, что убежден в существовании Долины, хотя так было легче. Если бы только Рок считал, что уходит в иной, лучший мир… Но его религией стало господство ауреев, а если веришь лишь в самого себя, тебе не удастся радостно вступить под покров ночи.

Когда приходит моя очередь прощаться, я смотрю на лицо друга, и перед моими глазами проплывают картины прошлого. Вспоминаю, как он читал, лежа в кровати, перед церемонией у Октавии, а потом я вколол ему снотворное. Как он в парадном костюме умолял меня пойти с ним и Виргинией на оперу в Эгее и уверял, что я буду в восторге от «Орфея». Как смеялся, сидя у костра в поместье Виргинии после битвы за Марс. Как рыдал и обнимал меня, когда я вернулся в братство Марса. Тогда мы были всего лишь мальчишками.

А теперь его тело остыло. Под глазами темные круги. Лицо больше не дышит юностью. У него никогда не будет семьи, детей, домашних радостей, ему не суждено состариться и обрести мудрость вместе с любимой, и все из-за меня. Вспоминаю смерть Тактуса и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.