– А я смотрю, у тебя тут железная дисциплина, – осторожно замечает Кассий, когда серая уходит, и вертит головой, разглядывая стоящие в круглом мраморном атриуме скульптуры. – Рок всегда любил торжественную обстановку. К сожалению, вкус у него был как у девяностолетнего скрипача…

– Ему бы родиться на три тысячи лет раньше, правда? – отзываюсь я.

– Мне он представляется в римской тоге. Крайне неприятный стиль, кстати говоря. Во времена молодости моего отца пытались снова ввести в моду римскую одежду. Особенно на всяческих светских раутах и совместных завтраках, которые тогда были в чести. Отец мне показывал фотографии, – вспоминает Кассий и передергивается. – Жуткое дело!

– Придет день, и кто-то скажет, что последний писк моды – высокие воротники, – подмигиваю ему я, прикасаясь к своему вороту.

– Я тут с визитом вежливости, что ли? – спрашивает Кассий, внимательно глядя на стакан с виски в моей руке.

– Не совсем, – отвечаю я, жестом приглашая его пройти в гостиную.

Кассий медленно, с грохотом переступает ногами, обутыми в тюремные сапоги весом по сорок килограммов, но все равно в этой комнате он чувствует себя куда более непринужденно, чем я. Он садится на диван, явно ожидая подвоха, и изумленно приподнимает бровь, когда я протягиваю ему стакан с виски.

– Брось, Дэрроу! Яд – не в твоем стиле!

– Это коллекционный «Лагавулин». Лорн подарил Року после осады Марса.

– Никогда не любил иронии, – вздыхает Кассий, – а вот виски… Виски помогает разрешить все противоречия. Хорошая вещь! – Он подносит стакан с золотистым напитком к свету.

– Это напоминает мне об отце, – задумчиво говорю я, прислушиваясь к тихому гудению вентиляции над нашей головой. – Хотя то пойло, которое он употреблял, годилось разве что для чистки снаряжения и убийства клеток мозга.

– Сколько тебе было лет, когда он умер? – спрашивает Кассий.

– Лет шесть, наверное.

– Шесть… – повторяет он, задумчиво глядя на стакан. – Мой отец пил не часто, но иногда я заставал его на любимой скамейке возле жуткой тропы на хребте Монс. С бутылкой виски вроде этого, – прикусывает губу Кассий. – До сих пор вспоминаю, как мы сидели рядом и не было никого, кроме нас и кружащих вдалеке орлов. Отец рассказывал о деревьях, растущих на склонах, он обожал лес и мог часами рассуждать о почвах, корнях и кронах, о птичьих гнездах и так далее. Особенно зимой. Говорил, что в холода деревья выглядят по-особенному. Я тогда его не слушал, а теперь жалею…

Кассий делает глоток. Он настоящий ценитель и наверняка почувствует все оттенки вкуса: торф, терпкость грейпфрута на языке, холод шотландских скал. Я не ощущаю ничего, кроме аромата дыма.