Фермеры вздернули нас за заломленные руки. Шишка в затылке стрельнула болью. Я непроизвольно застонал. Все происходящее казалось ирреальным. Мозг не хотел верить.

Я поймал себя на мысли, что не хочу верить, что мы на самом деле нарвались на фермеров. Алька говорил о них, как о нечто ужасном, нечеловеческом. А мы имели дело с обычными на первый взгляд людьми.

Только сейчас я вспомнил, что за все время они не ели и не пили ничего. И с собой у них не было никаких продуктов. Даже фляжек с водой. Странные такие люди.

И само собой на ум пришло другое слово: существа.

И мы сами добровольно угодили к ним в лапы.

Окончательно уразумев, что вырваться от них будет архисложно, если вообще возможно, я затосковал. Фермеры десятилетиями людей ловят, опыт у них огромный, тут все без шансов.

Одновременно с потерей надежды на благоприятный исход телом овладела вялость.

И вообще хотелось, чтобы все так или иначе закончилось.

После таких моментов начинаешь понимать, какую гамму чувств испытывают люди на войне и какими возвращаются. А ведь еще даже стрелять не начали!

19.00

Ехали долго и муторно. К смотровым окнам нас не подпускали, но по резким маневрам было ясно, что водителю приходится объезжать множество препятствий. Те же препятствия не давали возможности разогнаться как следует. Мне хотелось, чтобы машины ехали еще медленней, а лучше вообще никуда не доехали. Логика говорила, что пока едем, ничего страшного не произойдет.

В одном месте послышался близкий шум волн — мы переезжали мост через Темзу. Я пытался запомнить наш запутанный путь, но понял лишь, что дорога на Портсмут осталась далеко в стороне.

Поведение Бекка мне было непонятно. Майор легко сдался без сопротивления, а теперь сидел, смежив веки, с кляпом во рту. Все это было на него непохоже.

Запахло лесом. Я недоумевал, из Лондона мы по моим расчетам не могли выехать. Это или джунгли разрослись либо городской парк.

Машину стало сильно кидать, исчез характерный шум шин по асфальту, зато появился шорох гравия. Я удостоверился, что мы на самом деле едем по гравиевой дорожке в большом парке.

Все вместе говорило, что мы близки к финишу. На душе стало тревожно. Я осторожно пошевелил связанными руками, но это не осталось незамеченным. Дрын сидевший рядом больно пихнул плечом. Здоровый оказался сволочь. Своей жопой полскамейки занял, я на одной ягодице уместился.

Я вспомнил, как куролесил на крейсере, изображая из себя немощного старика. Спасателем жопу смазывал. Скулил. Смех, да и только. Вот пришла настоящая беда, и никто не спрашивает, как ты себя чувствуешь, никого не беспокоит, что ты 12 часов не пил не ел. И все это по той причине, что ты уже даже не пленник, ты мясо.