Через три недели Люк резко пришел в себя: полностью здоровый… и совершенно изменившийся. Что-то произошло, раз парень так резко и болезненно повзрослел, но что именно… Догадок у Хана не было никаких. С тех пор, за прошедший год, изменения нарастали лавинообразно.

Люк тренировался, как одержимый. Каждую свободную секунду, когда не был на заданиях, он посвящал или физическим упражнениям с мечом, который он сделал собственными руками, или медитировал. Хан не знал, что было страшнее и хуже: на тренировках Люк урабатывался так, что еле доползал до койки, не щадя себя совершенно. Если такую одержимость Соло еще мог понять, все-таки, никто не захочет, чтобы его рубили ломтиками, словно овощи для салата, то медитации… После них Скайуокер становился все мрачнее и мрачнее. Однажды Хан не выдержал, спросив, что он хочет узнать таким образом.

– Я просто задал правильный вопрос, Хан, – устало ответил парень, глядя на кроваво-красный закат. – Просто задал вопрос… – он помолчал, щурясь, и продолжил, – и получил ответ.

– Тоже правильный? – попытался схохмить Хан, с тревогой глядя на изнуренного друга.

– Как сказать, – задумчиво ответил Люк. – Истинный, это точно. А правильность… это уже человеческие оценки.

– Ты стал такой умный! – притворно восхитился контрабандист, – куда там старику Бену!

Глаза Люка заледенели, на его губах замерзла странная улыбка.

– Бен… да, Бен был очень умный. Даже слишком.

Хан недоуменно моргнул, отметив очередное изменение в друге. С некоторых пор воспоминания о Кеноби, которого раньше Люк очень уважал и вспоминал с теплом и грустью, стали вызывать в парне раздражение и какую-то странную неприязнь. Словно он узнал нечто, вразрез идущее с имеющейся у него информацией, и игнорировать это самое нечто никак нельзя.

– То есть? – инстинкты, которым Хан привык доверять, вопили что-то непонятное. Люк продолжал так же странно улыбаться.

– Ничего. Это… личное.

– Личное…

Хан тогда снова промолчал, не сказав, что личное Люка затрагивает всех остальных. Его инстинкты, которые успешно спасали ему жизнь и, по мере возможности, оберегали от неприязностей, сейчас шептали, что нельзя лезть к парню в душу. Если раньше он бы ответил, то вот этого, изменившегося Люка Скайуокера, трогать нельзя. Этот может не понять попыток залезть в сокровенное.

Хан смотрел в закаменевшее лицо друга и четко ощущал: назвать его Малышом у него язык не повернется. Теперь – не повернется.

Время шло, Люк вылетал на задания, выполняя их или с каким-то странным ожесточением или с равнодушием. Даже Лея отметила, что в нем словно погас какой-то огонек.