Тит Эндор подхватил Кару, и они, заливаясь смехом, закружились в танце, игривом и жарком зендове, прямо на старых походных одеялах, разложенных вокруг костра. Музыки не было. Они танцевали под треск дров, размеренный ритмичный стрекот невидимых насекомых, тиканье старых часов, шелест беззвучных слов. Мидас хлопал в ладоши. Нейл открыл бутылку. Эйзенхорн проводил взглядом наемника, когда тот поднялся, обошел костер и наполнил стакан Рейвенора. Тот посмотрел на Нейла и улыбнулся. Они вместе посмеялись над какой-то шуткой.

— Преданность — занятная вещь, — сказал Натан Иншабель, усевшийся на камне поблизости. Он повернул к Эйзенхорну освещенное огнем лицо: — Правда ведь?

— Да, — ответил инквизитор.

— Она так сильна и вместе с тем непостоянна, — продолжил Иншабель. — Достаточно сильна, чтобы довести человека до гибели, но при этом столь непостоянна, что может переходить от одного человека к другому. И передаваться по наследству. На генном уровне, я думаю, как идея, которая не хочет умирать. И так преданность переживает человека и переходит, скажем, к его сыну или дочери. И этот ребенок тоже будет столь же предан и встретит такой же конец.

— Не совсем так, папа, — возразила Тэйя, сидящая на песке у ног отца. — Человек посвящает свою жизнь идее, идеалу. Ты служишь тому, во что веришь. Ты сам меня этому учил.

— Это он меня научил, — ответил Натан, указывая на Эйзенхорна фужером.

Тэйя Иншабель посмотрела на инквизитора своими фиолетовыми глазами:

— Это ведь правда, сударь?

— Я всегда считал именно так, — мягко ответил Эйзенхорн.

— Я умер за тебя, — сказал Натан. — Я стал мишенью, потому что ты был мишенью и, соответственно, все, кто находился рядом, попадали под прицел. По факту, я оказался наживкой. Как и вся твоя свита. Меня убили, чтобы ты вылез на свет. Ой, только не надо на меня так смотреть! Это неважно. Я тебя не виню. Наша работа — не из простых. Я пришел сюда не для того, чтобы бередить твое чувство вины.

— А оно у него есть? — рассмеялся Эндор, проносясь мимо вместе с Карой.

Натан хмыкнул и положил руку на голову дочери:

— Я так гордился, когда она пошла по моим стопам. Гордился наследием. Мое дитя поступило на службу ордосам. На службу тебе, как и я…

Он перевел взгляд на Эйзенхорна:

— Каков отец, такова и дочь. Она тоже стала наживкой. Гоблека знал, что делает, правда ведь? Он знал, как вытащить тебя из теней. Как сыграть на твоих чувствах.

— Да ладно тебе, Натан! — взревел Эндор, проносясь в обратном направлении. — У него и чувств-то никаких нет!

— Или все было наоборот? — спросил Иншабель.