Его набожность уже начинала доставать Казима. Впрочем, он и сам вряд ли мог сказать по поводу сложившейся ситуации что-то иное. Юноша взглянул на Джая, который в последние две недели стал очень молчаливым. Казим начинал догадываться о причине этого: его друг всегда умудрялся достать им воды… и он был красивым мальчишкой. А насчет иных капитанов ходили грязные слухи. Все понимали, что вода в этих краях ценилась на вес золота, и ради нее кто-то мог согласиться на предложение подлых нечестивцев. «Так быть не должно», – подумал Казим.

Они выступили следующим вечером под прикрытием темноты, и, разумеется, их ожидало фиаско. Без факелов люди не видели, что делают; половину экипировки забыли, и ни один из отрядов не находился в том месте колонны, где ему надлежало быть. Неослабно тянувшийся за ними след из экскрементов животных и людей означал, что о маршруте их передвижения мог, в прямом смысле, пронюхать даже слепой, не говоря уже о съевших на этом не одну собаку ингаширских наблюдателях.

– Возможно, благодаря всем этим удобрениям пустыня расцветет, – невесело пошутил Гарун.

К рассвету за их колонной следила уже дюжина ингаширцев, но стоило солдатам, хлеща коней, попытаться приблизиться к ним, как они с надменным видом растворялись в дали. Вверху кружили ни на мгновение не умолкавшие хищные птицы. Песок куда только не забивался: в каждую складку одежды, во рты, в носы, в уши и в волосы. Прямая кишка Казима была так раздражена, что ему казалось, будто он даже испражняется песком.

Рекруты начали быстро слабеть. В первый день падавших в обморок клали на повозки, а уже на следующий их стали просто бросать. Казим ненавидел таких людей за то, что они сдавались. А еще он ненавидел ингаширцев, наглых и недосягаемых. Однако наибольшую ненависть у юноши вызывали солдаты, которым было плевать на рекрутов. Он мечтал, чтобы какой-нибудь ингаширский лучник перестрелял Джамиля и его самодовольную роту, но кочевники предпочитали держать дистанцию. Через несколько дней они и вовсе пропали из виду. Людей это взбодрило. Напряжение от осознания того, что за ними следят, исчезло, и они начали хорохориться, рассказывая друг другу, что бы сделали, если бы кочевники осмелились подъехать поближе.

Гарун отвел Казима в сторону.

– Ингаширцы все еще поблизости, пусть мы их и не видим, – сказал он. – Будь настороже, брат. – Он вложил Казиму в руку что-то твердое и холодное. Это был изогнутый кинжал. – Мне его дал один солдат. Не могу представить никого, кто был бы достоин получить его больше, чем ты, мое львиное сердце.