– Уверен, что не хочешь пойти, сын? – остановился у двери его отец.

Мать, одетая в плащ с красным капюшоном, держала его за руку. Аларон рад был видеть их вместе, пусть они и постоянно ссорились.

– И увидеть, как невежды восхваляют самодовольных подонков? Вот уж спасибо, па.

Весело махнув им на прощание, юноша налил воды в чайники, заварил чая и отправился наверх, в гостиную, которая теперь была полна старых книг ма. Ярий Лангстрит все время проводил там, читая поэзию. Они пытались читать ему вслух исторические книги о Мятеже, надеясь, что это вызовет у старика хоть какой-то отклик, но тот не проявлял к ним никакого интереса. Родители хотели привести Лангстриту мага-целителя, однако Аларону удалось отговорить их от этого. «Если бы стража желала ему добра, они бы не искали его в атмосфере такой секретности, – заметил он. – Они объявили бы, что народный герой пропал, и попросили бы помочь вернуть его, а не шныряли вокруг так, словно он является каким-то грязным секретом». Мать поддержала Аларона, и целителя вызывать не стали.

Тесла беседовала с генералом часами. Ее попытки выудить из него хотя бы слово увенчивались не большим успехом, чем усилия ее мужа и сына, но, по крайней мере, ей было интересно; никогда еще на памяти Аларона она не выглядела настолько оживленной.

Юноша обнаружил Лангстрита в его любимом кресле. Налив им обоим чая, Аларон выбрал поэтический сборник и начал читать вслух. Постукивая пальцем в такт ритму стиха, генерал недовольно заворчал, словно он ему не понравился. Его совершенно не привлекали военные поэмы вроде «Атаки Реттона», но очень радовали всеми любимые произведения пасторальной поэзии вроде «Садов Соля, садов Луны» и «Любовь неуловима, как вода». Аларон уже готов был сдаться и смириться с тем, что генерал так ничего и не вспомнит.

Раздался колокольный звон, знаменовавший собой окончание религиозных церемоний. Встав, Аларон выглянул в закопченное окно и увидел голубей, выпущенных в небо с Соборной площади в четверти мили от их дома. На какую-то секунду юноша пожалел, что не пошел туда; в детстве он всегда любил День Жертвы. В его карманах лежали деньги, воздух был наполнен запахом готовившихся сладостей, повсюду выступали лицедеи и предлагались всевозможные увеселения, а рядом с ним были его друзья. Но теперь мысль о том, что он будет чужаком на этом празднике, пряча лицо, чтобы не быть узнанным, превращала эти воспоминания в яд. Аларона накрыла волна жалости к себе, и он замолчал.

Рука коснулась его руки, и юноша увидел, что на него смотрит Лангстрит. Старик указывал на открытые страницы поэмы, которую он перестал читать.