— Морган — это исчадие ада.

— Но он был мастером своего дела. И отличным стратегом. Во время штурма Пуэрто-Бельо испанские солдаты забаррикадировались в форте, и все попытки выбить их оттуда ни к чему не приводили. Когда пираты карабкались по штурмовым лестница, на их головы лилась смола, падали камни и глиняные горшки, набитые порохом. Форт казался совершенно неприступным, но Морган не привык отступать. Что сделали бы вы, видя неприступные крепостные стены? Повернули бы назад? Выдумали какую-нибудь военную хитрость? Обманули бы противника? Нет, Морган был не таков. Он привык действовать в открытую. Он просто собрал монахов и монахинь из окрестных монастырей и заставил их карабкаться по штурмовым лестницам впереди пиратов. Несогласных, замешкавшихся тут же расстреливали. Для испанца совершенно невозможно лить смолу на головы Божьих слуг… Когда же защитники крепости опомнились и решили не жалеть черные рясы, было уже поздно — пираты взобрались на стену и хлынули в форт.

— Какая потрясающая подлость! — Это несомненно. Но она оказалась очень действенной. Морган был тогда ранен, и мой отец спас ему жизнь. Напрасно. Этот упырь оказался плохим товарищем. Его назначили губернатором Ямайки. Следуя новым указаниям и желая выслужиться, он начал выживать братьев с острова. В своем знаменитом эдикте он умудрился написать, что лишь недавно узнал о существовании на Ямайке пиратов, Он потребовал прекратить эту деятельность, пообещав несогласных перевешать на реях. Он разогнал людей чести, и теперь в Карибском заливе это занятие переживает глубокий упадок.

— Ты хотел рассказать о себе, — напомнил Адепт.

— Хотел. Индейцы, которые сегодня работают на плантациях в Индиях, подвергаются побоям и издевательствам и мрут как мухи — это представители некогда великой культуры, выжженной кострами инквизиции, изрубленной мечами конквистадоров. Что бы ни писали испанские летописцы, что бы ни говорили святые отцы, но главным в том, что они сотворили с этим миром, была не Божья слава, во имя которой они якобы шли вперед, а самая ненавистная Богу страсть — страсть наживы. Недаром один из индейских вождей, показывая конквистадорам золотые изделия, произнес негодующе: «Вот он, Бог белого человека»… Сорок шесть лет назад капитан дон Фернандо с шестнадцатью воинами отправился в глубь бескрайних ядовитых лесов. Его гнали вперед легенды о скрытых там городах, полных золота. Ему повезло, он нашел такой город и взял там золото, правда, не столько, сколько хотел. И разрушил все, что мог. Назад вернулись только четверо из его солдат, сам капитан да еще священник-иезуит. Они вели мулов с добычей — золотом и красавицей дочерью жреца, убитого в схватке. Девушку решили отправить в Испанию в подарок королеве как забавную зверушку. Около острова Эспаньола галион испанцев был атакован жалкой тихоходной галерой. Когда галера подошла к галиону, капитан подумал, что это окрестные жители приплыли клянчить продовольствие или заниматься натуральным обменом. Не мало же он был поражен, когда абордажные крючья впились в борта галиона, на палубу, подобно саранче, обрушились притаившиеся до времени пираты. Мой отец захватил красавицу-индианку в честном бою. Он был уже немолод, но шпагу держал так же крепко, как лекарский инструмент. Он мог продать девушку в рабство, но подарил ей свободу — то, что сам ценил выше всего. Это и была моя мать Что я видел в детстве? Кубрики кораблей, портовые пристани, дощатые постройки Тортуги. Что я слышал в детстве? Портовую брань, ночные крики, доносящиеся из таверн, и ласковый голос матери? Когда мне было десять лет, мама умерла. Она просто исчезла. Растворилась в сельве. Отец любил жену очень сильно, но, не останавливал ее, когда она сказала, что уходит. В памяти моей осталось, что она была очень добра, но, когда надо, непреклонна. И еще остались звуки странного языка, который я слышал от рождения и помню до сих пор и который является мне наполовину родным, потому что в моих жилых течет индейская кровь.