Броуд отлично знал, как подрагивает в паху, – он испытывал это подрагивание прямо сейчас.

– И ты думаешь про себя: почему мы не вместе, как прежде? Как получилось, что такие хорошие отношения вдруг так испортились?

– Может, дело в казнях, – буркнул Сарлби из угла комнаты.

Судья обиженно надула губы:

– Люди меня просто не понимают! Вот в чем моя трагедия. – Она прищелкнула пальцами, и один из людей вложил ей в руку бутылку со спиртным. – Но ты… ты меня понимаешь, правда, Бык Броуд? Я знала это, еще когда ты швырнул моего человека через весь зал суда и прошиб его головой свидетельскую трибуну! Ты-то знаешь, что от тебя требуется.

Она обвернула языком горлышко бутылки и принялась пить крупными глотками, так что ее покрытое пятнами горло ходило ходуном. Поймав взгляд Броуда, она ухмыльнулась ему и причмокнула губами. Потом встряхнула бутылку – этот замечательный звук плещущегося внутри спиртного.

– Хочешь выпить?

– Нет, – ответил он, хотя ему хотелось этого больше всего на свете, и он явно не умел это скрыть.

– Точно не хочешь? А то у меня такое чувство, что в этой стороне, куда ты смотришь, тебе что-то очень по душе.

Разрываясь между ужасом и очарованием, Броуд смотрел, как она опустила руку, взялась за подол своей изодранной юбки и потащила вверх, обнажив татуировки, обвивавшие ее ляжки (высокопарные изречения, взятые из каких-то политических трактатов), потом перекинула эту ногу поверх его ног и уселась на него верхом. Ножи и цепи заскребли по ее кирасе, когда она поерзала, поудобнее устраиваясь на его коленях.

– Сарлби говорит, что ты хочешь поговорить с ломателями, – произнесла она.

Броуд пытался уверить себя, что Судья, сидящая на нем сверху, – это последнее, что ему нужно. Что он подвергается сейчас большей опасности, чем когда карабкался по лестнице на кишащие врагами стены Мусселии. Что она ему отвратительна.

Он не был уверен, кого обманывает.

– Беда в том, что ломатели испарились, как снег на солнцепеке, – продолжала Судья. – Те, кого не повесили, как, например, твой дружок Сарлби… – она бросила ему бутылку, – узрели свет огня. Уразумели глупость полумер. Ризинау смылся куда-то в Колон или еще в какое модное местечко, проповедует там свою околесицу легковерным и жаждущим. Но те из нас, кто остался в Вальбеке… – Она наклонилась к нему вплотную, так что он ощутил на лице ее жаркое дыхание. – Мы теперь все сжигатели!

Броуд старался удержать в уме мысль о Лидди и Май. Это ведь все ради них! Надо как-то взять себя в руки. Но это не так просто сделать, когда промежность Судьи трется о его наполовину затвердевший член, а спиртовой смрад ее дыхания настолько силен, что кружится голова.