Боль в лице. Топчущие его сапоги.

Он пополз сквозь лес шаркающих, упирающихся ног. Свет мелькал, звуки доносились глухо. Стащив зубами перчатку, он ощупал дрожащими пальцами лицо. Липко. Он что, ранен? Крики, рычание, вопли. Он схватился за чью-то ногу. Тут, внизу, мертвецы. Как больно! Он ранен? Сильно? Он ничего не видел. Попытался открыть глаз, но все равно ничего не видел.

– Помогите! – всхлипнул он.

Его никто не слышал.

Будь мужчиной.

Он вцепился пальцами в грязь, пытаясь подняться. Через сапоги, через чужие ноги. Что-то ударилось ему в ребра, повалило на землю, и тотчас же чей-то сапог наступил ему на лицо, и он принялся пихать его, колотить по нему. Потом пополз дальше среди ног, грязи и трупов.

Будь мужчиной. Что это вообще значит?

– Помогите! – проскулил он, зажимая ладонями окровавленное лицо, и почувствовал, как кто-то ухватил его за запястья и потащил вверх.

* * *

У нее едва хватило сил, чтобы вытащить его. Взрослые люди весят много, а тем более в доспехах. Сжав зубы, Арисс вцепилась в его запястья и потащила со всей мочи. Не время для нежностей. Нога соскользнула, и она полетела в грязь, наполовину завалив себя его телом. Не важно, все равно она уже грязная как шахтер, весь передник забрызган грязью и заляпан кровью.

– Ну-ка, поднимаемся, – буркнул Скалла, стаскивая с нее раненого и переваливая его на носилки.

Она чуть не возмутилась, когда впервые увидела, как грубо он с ними обращается. Словно таскает мешки с углем. Но вскоре стало ясно, что деликатность никому не приносит ничего хорошего. Спотыкаясь, она пробралась к ногам носилок и ухватилась за ручки. Скалла расстегнул пряжку шлема под подбородком раненого и отшвырнул шлем в сторону. Повернулся, взялся за ручки со своей стороны, оглянулся через плечо, чтобы посмотреть на нее.

– Один, два…

С хриплым стоном Арисс подняла ноги носилок, и они тронулись. Стуча костями, скрипя зубами, с горящими от усилий плечами они бодро порысили к городским предместьям. Здесь царил хаос: сновали посыльные, другие санитары спотыкались под своей ношей, мальчишки шмыгали с охапками арбалетных болтов.

Арисс хотела до замужества сделать что-то настоящее. Что-то, чем можно было бы гордиться. Ее дядя, много лет назад воевавший в Гуркхуле, попытался отговорить ее.

– По-твоему, женщинам нечего делать на поле боя, так? – огрызнулась она.

– На поле боя вообще нечего делать, – ответил он, и тогда она повернулась и ушла.

Теперь она с трудом заставила себя взглянуть на того, кто лежал на носилках. Его лицо пересекала огромная длинная рана, до самой шеи. Арисс не могла разглядеть, насколько рана была опасной. Она и не хотела разглядывать. Однако такое количество крови было плохим признаком. Из него так и хлестало. Кровь лужей натекла на носилки вокруг его головы, насквозь пропитала холстину, капала на землю, где ее ноги перемешивали ее с грязью. Столько крови! Удивительно, что в человеке ее может быть так много.