Положенный по случаю удачи той справили в этот же вечер на удалённой от местных стоянке, до которой пешему добраться непросто.

Сама дочь Хана, видимо, вымоталась сверх меры, потому удалилась в шатёр и легла спать.

Атарбай же с персиянкой — новой родственницей Актара — вынырнули откуда-то из-за шатров, чтоб всех огорошить:

— Они убили местных, — палец персиянки упёрся в тот костёр, за которым сидели пуштуны. — Вопреки приказу, они убили местных.

Разия говорила на фарси, потому некоторые туркан тут же зашептали по-своему, переводя товарищам, не понимающим языка.

— Это правда? — прозвучало уже от Атарбая в адрес Фахраддина, старшего у пашто.

В этот же момент, словно подгадав, из-за чьих-то спин вынырнула фигура, укутанная в женские одежды, и, не обращая внимания на окружающих, закружилась в танце.

Глаза брата дочери Хана раскрылись ещё шире:

— Это же мальчик! Вы что, совсем из ума выжили?!

Вообще-то, если честно, многие туркан крайне не одобряли обычая бача-бази у соседей, но по врождённой тактичности не считали возможным вмешиваться в чужую жизнь со своими правилами. Тем более что те из стариков, которые от своих пращуров помнили ещё рассказы о Хромом Тимуре, говорили: этой греховной привычке на землях пашто не одна сотня лет и вызван дурацкий обычай, скорее всего, различием положения женщины в каждом из народов.