– Веревка! Мне нужна веревка? Надо обдумать! – И чтобы думать было легче, Мураш принялся расхаживать, шевеля усами.

Дымке хотелось скинуть сапог, чтобы двинуть ступню между бедер Скиллары. Нет, она хотела туда вся. Застолбить участок. Зашипев от расстройства, она встала и уселась у столика поэта. Она сверлила его пристальным взглядом; он в ответ поднял бровь.

– Считается, что Рыбак сочинил больше песен, чем кто-либо другой, о ком я слышала.

Мужчина пожал плечами.

– Некоторым из них сотня лет.

– Я был вундеркинд.

– А теперь?

– Поэт бессмертен, – вмешался Дукер.

Дымка посмотрела на него.

– Это обобщающее, идеологическое заявление, историк? Или ты говоришь о человеке, с которым сидишь за одним столом?

Мураш внезапно выругался и сказал:

– Не нужна мне веревка! И кому только в голову такое пришло? Пошли – я возьму этот короткий меч и «шрапнель»; и любой, кто сунется ко мне, любой подозрительный тип может съесть «шрапнель» на завтрак!

– Мы останемся, – сказал Друкер, поймав нерешительный взгляд Дымки. – Поэт и я. Я буду заглядывать к Хватке.

– Хорошо. Спасибо.

Мураш, Дымка и Скиллара ушли.

Дорога вела их из Усадебного квартала, вдоль Стены Второго яруса, в Даруджийский квартал. Город уже окончательно проснулся, и повсюду в толпе гудела бесконечная механика жизни. Голоса и запахи, нужды и желания, голод и жажда, смех и раздражение, печаль и радость – и солнце освещало все, до чего могло дотянуться, и тени уползали, прячась.

Тут и там трем путникам преграждали путь временные препятствия: телега застряла на узкой улочке – лошадь упала замертво, вытянув ноги, и половину семьи накрыло перевернувшейся телегой. Кучка людей вокруг рухнувшего домишки – все хватают кирпичи и обломки бревен, а если кого и завалило внизу, их, увы, никто не ищет.

Скиллара выступала с видом женщины, привыкшей к восхищению. И люди, да, обращали на нее внимание. В других обстоятельствах Дымка – она ведь тоже женщина – обиделась бы, но она издавна привыкла оставаться незамеченной; а вдобавок она и сама была среди восхищавшихся.

– Эти даруджистанцы очень дружелюбны, – заметила Скиллара, когда они наконец свернули от стены на юг, направляясь к юго-восточному углу квартала.

– Они улыбаются, – ответила Дымка, – потому что хотят покувыркаться с тобой. И ты уж точно не замечала их жен и подруг; а они как будто кислятину какую проглотили.