– Прекратите!

Бутылка разбилась о пол, залив вином ноги Коллу и Раллику. Оба повернулись к Мизе, и она прорычала:

– Давай, Колл, пей и захлебнись! А остальные пока пусть проявят уважение и отнесут его в склеп – телега гробовщика уже здесь. Пора настала – не для вас, а для него. Для Мурильо. Вы прожуете этот день, и уж он вас никогда не оставит. И – Худов дух – я тоже.

Колл опустил голову, сплюнул кровь и сказал:

– Ладно, давайте. Ради Мурильо.

Раллик кивнул.

Ирильте за стойкой вдруг стало плохо. От рвотных звуков и кашля все замолчали.

Колл выглядел смущенным.

Крупп положил ему руку на плечо. И советник тут же заплакал – так горько, что смотреть на него было невозможно, не разорвавшись на части. Раллик отвернулся, закрыв лицо руками.

Живые скорбят не вместе. Каждый скорбит в одиночку, даже если все оказались в одном месте. Горе – самое одинокое из чувств. Горе разобщает людей, и любой ритуал, любой жест, любое объятие – безнадежная попытка преодолеть это разобщение.

Ничто не помогает. Формы крошатся и рассыпаются.

Столкнуться со смертью – значит остаться одному.

Как далеко может забраться потерянная душа? Хватке казалось, что она сначала очутилась в далеком замороженном мире, пробираясь в глубоком – по бедра – снегу; вокруг завывал пронизывающий ветер. То и дело она падала, и жесткий наст царапал кожу – Хватка была голой, кончики застывших пальцев почернели. Почернели и пальцы ног, и ступни; кожа потрескалась, лодыжки распухли.

Два волка шли по ее следу. Непонятно, откуда она знала это, но знала. Два волка. Бог и богиня войны, Волки Зимы. Они выслеживали ее, как соперницу, – но она ведь не Взошедшая и уж точно не богиня. Когда-то она носила торквесы, присягала Тричу – и теперь это было ее клеймо.

Войны не может быть без соперника, без врага – это так же верно в царстве бессмертных, как и среди смертных. Пантеон всегда отражает природу бесчисленных аспектов. Его грани несут безошибочную правду. Зимой война – это безжизненный холод мертвой плоти. Летом война – гниющая куча, окруженная тучами мух. Осенью поле битвы засеяно мертвыми телами. Весной война всходит заново на тех же полях – на плодородной почве.

Хватка пробиралась по темному лесу из елей и пихт. Пальцы один за другим отваливались. Она спотыкалась о пни. Зима атаковала ее, зима была врагом, а волки подбирались все ближе.

Дальше – горный перевал; короткие вспышки просветления, и каждый раз, выныривая из забвения, она обнаруживала, что пейзаж изменился. Кучи валунов, длинные гряды, рваные пики над головой. Извилистая тропинка резко пошла вниз, мимо сосен и дубов. Звериный вой остался высоко, далеко позади.