Из проулка выходит Пастор. Вдалеке мелькают какие-то люди — справа, слева. Это не важно. Взгляд Джоша прикован к умирающему себе. Боль уходит. Губы коченеют. Голова безвольно падает набок. Как последний вздох, над трупом взвивается тахтон, — успел! успел! — и, зыркнув в сторону пастора, бросается прочь.
Джош прыгает наперерез. Сшибает с ног:
— Далеко собрался?!
Они катятся по земле, вскакивают. Тахтон пытается удрать, высвободиться, но Джош вцепляется в него мёртвой хваткой. Бьёт локтем в лицо, коленом в пах, кулаком по рёбрам. Драка, сэр! Подлинная, земная. Спасибо, Господи, за милость твою…
Удар взрывается в животе динамитной шашкой. Чудом Джош не отпускает тахтона: швыряет на землю, валится сверху. Бьёт, бьёт, бьёт. Ловит тахтонью руку — горячую, как адские уголья. Выворачивает, заламывает, шипя от боли в пузырящихся ладонях.
— Не уйдёшь!
Джошуа Редман счастлив.
2 Рут Шиммер по прозвищу Шеф
2
— Не стреляй, девочка моя…
Все несчастья, сколько их ни было в револьвере, остаются в каморах барабана. Перед Рут — Пирс, Пирс-душа, которого она впопыхах приняла за тахтона. Нет сомнений, что это настоящий Пирс — если тело на полу выглядит скверно, то призрак вообще едва заметен рядом с телом.
Плод фантазии, воображаемый друг — эти имена сейчас подходят Пирсу, как одежда, сшитая на заказ умелым портным. Ещё чуть-чуть, и фантазия потерпит крах в столкновении с реальностью, воображение иссякнет, а Пирс превратится в смутное воспоминание.
— Не стреляй, дай, я сам…
Пирса больше нет. Его нет рядом с телом, но тело приподнимается на локте, смотрит на Рут сияющим взглядом. Это не лихорадочный блеск глаз тахтона, прикидывающего, терпеть ему боль или выскочить наружу. Это счастье, равного которому Рут не встречала.
Нет, неправда. Встречала, просто забыла.