– Сын поротого писарчука? Это тебя наш боярин каждый день словом недобрым поминает?

– За поротого писарчука можно и в морду, – заметил я.

– Только дернись, – предупредил вояка. – А чего же ты не в Покрове? Дезертировал?

– Был прикомандирован к спецгруппе для выполнения особого задания.

– Чтой-то я про енто и не слышал? – с сомнением протянул отделенный.

– А потому, что не вашего ума это дело.

– Вот мы тебя тут без суда и следствия, – начал вызверяться мужик.

Однако было видно, что делает он это скорей для вида, чем реально угрожая.

– Доктора бегом сюда. И делайте что хотите. А то ведь все по кольям рассядетесь.

– Ишь ты какой прыткай! Не успел прийтить, колом грозит. Сам-то кто будешь? Тугамент свой покежь.

– Да нет у меня документов, – признался я. – Перед операцией сдал, чтобы если что – не узнали.

– Вот я и соображаю, что ты шпиент суздальскай…

– А ты, блядь, такое же дубло, как твой боярин, – в сердцах ответил ему я.

– «Дубло», говоришь? – задумчиво сказал тот, колеблясь между тем, чтобы дать мне прикладом или тихонько прыснуть в усы. – Видать, знаешь ты нашего Роман Гаврилыча… Может, и он тебя признает. Ладноть. Давай лапы в гору, и до штаба.

– Без девчонки не пойду, – возразил я. – Хоть на месте стреляй.

– Ну вот сам ее и неси, – предложил мужик.

Я подхватил ставшее неподьемно-тяжелым тело девушки и, покачиваясь, шагнул вперед.

– Погодь, – сказал командир и сделал знак солдатам.

Откуда-то появилась плащ-накидка, и я опустил Рогнеду на выгоревшую до белизны ткань.

– Нечего на сиськи пялиться, – сердито проворчал отделенный, с сожалением накрывая шинелью девушку.