Поднялся ропот. Как всегда, начал Михаил, его поддержал Борис Чертков. Но демократия в группе после перипетий последних суток тихо скончалась. Оттого я довольно грубо предложил им заткнуться. Потом дал распоряжения командирам отделений заняться делом.

Для начала машины загнали во внутренний двор и завалили снегом выше крыш. Это было плохой маскировкой, но не было так глупо, как могло показаться. Во-первых, транспорт не бросался в глаза, во-вторых, жар М-распада при взрывах и выстрелах должен был сначала растопить снег и испарить воду, прежде чем займется краска на бортах и резина колес.

В здания сгрузили оружие и небольшой запас материалов для изготовления зарядов. Актовый зал порадовал разнообразными прожекторами и софитами, которые приспособили для внутреннего и наружного освещения.

В школе оборудовали три огневые точки для кругового обстрела. Вкратце я обьяснил свой план: пользуясь биолокатором и плазмометами, снести тут все к чертям вместе с бойцами спецподразделений и их командирами, пользуясь адской силой нового оружия. Главное, чтобы те приехали и привезли наших.

«Комитетчики» явно запаздывали, скверный признак. Впрочем, заставлять ждать и нервничать было в крови наших пастырей. Я пару раз вышел в эфир с угрозами, сказав о нашей готовности оставить от Первопрестольной один большой кратер.

Отозвался лишь какой-то лейтенант Козлов. На все вопросы и требования он, как хорошо обученный попугай, говорил, что глава комитета общественного спасения занят. Связист предлагал подождать и просил не горячиться. Он не реагировал на ругань, отвечая ровным оптимистичным голосом на мои угрозы прижечь ему язык утюгом или повесить на кишках.

Мне это надоело, и я активировал по радио заряд малой мощности за парком «Музеон», отчего чучело Христофора Колумба с головой Петра Первого, полыхая зеленым огнем горящей меди, пролилось в лед и застыло в бурлящем кипятке Москвы-реки уродливым черным оковалком.

Лукьянов отозвался сразу. Полковник сообщил, что вынужден был решать внутреннюю задачу, связанную с несогласием некоторых офицеров по нашей ситуации.

В голове у меня сразу же возникла картинка с трупами в подвале и забрызганными кровью гэбэшными исполнителями, в руках у которых дымятся горячие от частой стрельбы пистолеты.

Я ответил, что их разборки меня не касаются до тех пор, пока они не затрагивают безопасность близких мне людей, снова щедро приправив фразу насмешками и угрозами.

Честно говоря, я сам понимал несусветную глупость произносимого. Может, архетипы так действовали или просто страх выходил в виде словесной агрессии, но «плохой парень» из меня так и пер.