О да! Один момент из задуманного сбылся со всей возможной точностью — нам без особого труда удалось переправиться на правый берег Рейга, а полученная от кардинала Рогана подорожная избавила от неприятных разбирательств с пограничной стражей, когда лодку перехватила патрульная галера, но вот дальше… Дальше все пошло наперекосяк, и вот уже я подходил к черной двери, сверху донизу изукрашенной серебристыми геометрическими фигурами. В основании большинства из них находились восьмиконечные звезды, и такими же узорами оказался выложен мраморный пол кабинета, куда меня сопроводили монахи.

Низшие обитатели запределья не выносили прямых линий и строгих форм, одержимым в помещении с подобным убранством приходилось несладко. Да мне и самому нисколько не хотелось отходить от мягко затворившейся за спиной двери, пусть и совсем по иной причине. Но пересилил себя и двинулся прямиком к широкому рабочему столу, на стене за которым пластинами тусклого серебра был выложен изрядных размеров святой символ. Частично изображение перекрывалось высокой прямой спинкой кресла, а вот человек в нем, в отличие от обстановки кабинета, отнюдь не выглядел строгим. Невысокий, чуть располневший и с простым незапоминающимся лицом, на котором с нашей последней встречи прибавилось глубоких морщин. Жестким его не заставляла казаться даже выбритая голова, только глаза… Глаза все сразу расставляли по своим местам.

Глаза и должность. Никто и ни за какие заслуги не поставил бы во главе Кафедры благочестивых раздумий человека мягкого и нерешительного; не был таковым и епископ Ренард.

— Здравствуйте, папа, — первым нарушил я затянувшееся молчание и обвел рукой убранство кабинета. — Вот уж не думал, что наша встреча случится в такой обстановке!

— Все течет, все меняется, сынок, — бесстрастно улыбнулся отец. — Кардинал Роган пропал на том берегу, и неизвестно, жив ли он вовсе, а его святейшество болен и не покидает своих покоев. — Тут улыбка стала куда искренней, но одновременно и несравненно более жесткой. — Не всем в Сияющих Чертогах нравится развитие событий, вот и вспомнили обо мне. Знаешь же, как говорят: старый конь борозды не испортит.

Все течет, все меняется? Ну уж нет! Как раз все остается по-прежнему. Понтифик слишком многое поставил не на ту карту, и проигрыша ему не простили. Такое не прощают никому, даже наместнику Сияющих Чертогов.

— Рад, что все налаживается, — сказал я, опустился на жесткий стул для посетителей, и тут отец понял.

Он знакомо прищурился, выложил перед собой натруженные руки с широченными ладонями, которые ожидаешь увидеть скорее у кмета, нежели у епископа, и негромко произнес: