— Рудольф мертв, папа. Меня зовут Филипп. И благодарю за совет, непременно так и поступлю, — сказал я, обнял отца на прощанье и направился к двери, а только потянулся к ручке, меня нагнал короткий смешок.

— Хорошо, что девчонка истинная. Не испортит породу.

— И в самом деле, — усмехнулся я и в сопровождении все той же парочки неразговорчивых монахов вернулся в выделенную нам комнату.

Уве лежал на кровати и перекатывал по ладони Око святого Рихора; целебные отвары нагоняли на школяра сонливость, но при моем появлении он встрепенулся и спросил:

— Ну как?

— Следующую седмицу встретим в Кальворте.

Школяр улыбнулся, зажал изумруд в кулаке и закрыл глаза. Жизни его уже ничего не угрожало, да и дар выгорел не до конца, а медитации вкупе с воздействием святой реликвии на удивление быстро возвращали эфирному телу прежнюю стабильность, но Уве был еще слишком слаб. Отлежится день-два, тогда и отправимся в путь, благо путешествие по реке не столь уж и утомительно.

Я ушел в соседнюю комнату, достал из ящичка с соломой бутылку рома, купленную в Риере, срезал сургуч, выдернул пробку и уселся на подоконник, приложился к горлышку. Окончательно еще не стемнело, но на чистом небе уже явственно виднелся серебристый силуэт полной луны, и меня передернуло.

— Все хорошо?

Марта подошла сзади, прижалась к спине грудью, обхватила худыми руками за плечи.

— Все хорошо, — подтвердил я, но оборачиваться не стал. Просто не хотел лишний раз смотреть на свою блеклую и едва различимую тень, слишком уж смазанную, словно вокруг меня реяло сонмище призрачных ос.

Воображение! Видят небеса, просто разыгралось воображение.

И я хлебнул рома. Сегодня все точно будет хорошо. А завтра… Завтра будет новый день, и Филипп Олеандр вон Черен предпримет все усилия, дабы он не стал для него последним. А в остальном… в остальном все в руках небес.