Больше всего ему хотелось ударить кулаком по земле и закричать. Но Рамсон заставлял себя считать и поддерживать равномерный темп.
Пять, шесть, семь…
В его груди сжимался болезненный ком, одновременно и горячий, и холодный, грозящий разорвать его. Под его руками Ана оставалась неподвижной, глаза закрыты, а губы плотно сжаты.
Восемь, девять, десять.
Рамсон приблизил к ней свое лицо, приоткрыл ей рот. Один, два вдоха. Сквозь белый туман паники в голове начинал пробиваться жестокий голос логики, и он отчаянно пытался уловить движение ее грудной клетки.
Она закашлялась, потом сплюнула воду. Когда она открыла глаза, мир снова пришел в движение. Она перекатилась на бок, и ее вырвало в снег, а он потянулся к ней. И когда ее неистовый кашель стих до шумных вздохов, она взял ее на руки и крепко прижал к себе. Она обняла его в ответ, и в этот момент Рамсон понял, что все это время именно он нуждался в спасении.
По его щекам катились теплые слезы, и он спрятал лицо у нее на плече. И в ее объятьях Рамсон наконец-то понял, что имел в виду отец, когда говорил, что любовь – это слабость.
35
35
Ана была словно во сне. Рамсон обнимал ее, его фигура серебрилась в лунном свете, а руки были обвиты вокруг нее так, как будто он никогда не собирался отпускать ее. Ана прижалась к нему, и их сердца, разделенные только тканью одежды, бились в унисон.
И… она чувствовала, как холод сковывает тело, как вода стекает с волос Рамсона ей на шею, как на его коже появляются мурашки, когда она прижимается к нему щекой. Шум в ушах медленно нарастал.
Постепенно, с каждым вдохом холодного воздуха, она возвращалась в реальный мир. На земле лежал нетронутый снег. Перед ними бежала вдаль река. За ними возвышались стены замка. Течением их унесло к месту за стенами замка, куда нельзя попасть иначе, как переплыв реку.
Ана резко вздохнула и оттолкнула Рамсона. Он упал на спину, кашлянул, но не отвел от нее глаз. Плоским голосом он сказал: