В моих глазах застыли непролитые слёзы, и я едва слышно выдавливаю:

– Да, это особенная скрипка.

Другую мне с дядей Эдвином больше не сделать.

Я упрямо сжимаю дрожащие губы, чтобы не разрыдаться.

Джезина и её подруги не спускают с меня глаз, едва сдерживая торжествующие улыбки. Они явно ждут моей истерики.

Не дождутся.

– Что ты теперь будешь делать? – беспокоится Тьерни.

– Ничего, – отвечаю я. От ярости у меня даже высохли слёзы. – Сейчас Фэллон думает, что отплатила мне. Мы с ней сравняли счёт. – Выдавив улыбку и глядя прямо на Джезину и её сообщниц, я неторопливо укладываю в футляр мою драгоценную искалеченную скрипку.

Потом отряхиваю ладони и усаживаюсь рядом с Тьерни, которая не сводит с меня беспокойного взгляда.

– Знаешь, я всё-таки пойду на Йольский бал, – холодно улыбаюсь ей я.

Спустя два дня вечером мы вдвоём с Джаредом Ульрихом сидим в тихом уголке университетских архивов. На широком столе перед нами записи лекций, листы пергамента, чернила и перья. Ненависть к Фэллон Бэйн жжёт меня огнём изнутри, но учёбу никто не отменял.

В тот день, когда я нашла сломанную скрипку, сразу после занятий я помчалась в комнату к братьям. Дверь мне открыл Тристан и тут же помрачнел, заметив, что меня трясёт от гнева.

Фэллон попала в цель – она сделала мне очень больно. Теперь я убедилась, что такие удары её конёк.

Тристан молча отступил, пропуская меня в комнату. Я выложила перед ним скрипку. Он взял загубленный инструмент в руки, и его глаза ошарашенно расширились.

– Работка Фэллон Бэйн. – Я буквально выплюнула каждое слово.

– Какой чистый разрез. – Бросив на меня удивлённый взгляд, он провёл пальцем по ровному краю древесины. – Наверное, лобзиком пилила.

– Или прибегла к заклинанию, – выдыхаю я с отвращением.

– Вот и мне показалось, что-то не так, – покачал головой Тристан. – Когда я вернулся вчера вечером, то с трудом открыл дверь. Ручка была такой холодной – аж больно дотронуться.