– Так говорят сияющие в своём тайном святилище. Птицы – посланники сияющих. Только праведники могут смотреть на них. Нечестивцам запрещено поднимать на белых птиц глаза. Это кощунство.

Какая странная вера… Слова Винтер так тяжело осознать.

– И они думают, что ты нечиста?

– Все икариты – нечестивцы, – горестно поникнув, отвечает Винтер. – Мы – изгнанники. Исчадия Зла.

Как это несправедливо! Меня будто бьёт молнией от этих слов.

– Но откуда взялись эти поверья? Почему икаритов считают нечестивцами и несущими зло?

Теперь отражение гарднерийских предрассудков в религии эльфов кажется мне диким.

Винтер смотрит на меня спокойно и уверенно, будто правда об икаритах непреложна и известна всем.

– Потому что они стремились улететь из святилища к тёмным. Так написано в наших священных книгах. – Повесив голову, Винтер пристально вглядывается в птиц на гобелене. – Я знаю, что мне нельзя рисовать посланников, высекать их в камне… но они так прекрасны! Кощунство даже думать об этом… но они взывают ко мне. Они – мои музы, – дрожащим голосом признаётся Винтер, будто открывая мне страшную, постыдную тайну.

На меня вдруг нисходит озарение, и, оглядев холодный амбар, я объявляю:

– Гобелены нужно развесить.

Винтер вздрагивает и качает головой:

– Нет, Эллорен Гарднер. Мои работы нельзя выставлять в галерее.

– Тогда мы повесим их у себя – в Северной башне.

Винтер отвечает мне серьёзным, взволнованным взглядом.

– Мои работы осквернят любой дом. Принесут с собой проклятие…

– Нет, Винтер, – мягко обрываю я её. – Твоим произведениям не место в углу позабытого всеми амбара. К тому же у нас холодно. Вечный сквозняк. В башне гобелены очень пригодятся. Я знаю, что ни ты, ни Ариэль холода не замечаете, но я так больше не могу.

– Картины можно повесить в коридоре, вдоль лестницы, – предлагает Джаред.

– А вот эти полотна с цветами – в коридоре наверху, – вступает Айслин.

– И небольшим скульптурам места хватит.