За нами наблюдали.

– Кто-нибудь знает, куда идти? – спросила Валка, останавливаясь рядом со мной у подножия лестницы.

Пропустив высадки на Рустам и станцию «Март», она настояла, чтобы ей разрешили отправиться с нами. Отавия была против, но я встал на сторону Валки. Она никогда не сражалась на передовой, не служила в легионах, но обращалась с плазменным пистолетом не хуже других. У нее был не дуговой плазмомет, а полноценный многозарядник. Я такого прежде не видел.

– Даже не знаю, что нам здесь нужно, – ответил я. – Крашеный назвал правителя Воргоссоса Вечным, но кто знает, правда это или всего лишь титул.

– Может, и правда, – сказала Айлекс, – если он Возвышенный. Земля знает, сколько они живут.

– Все, кто рассказывал об этом месте, упоминали какую-то нужду, – заметил Бандит, засовывая пальцы за пояс-щит. – Ген-тоники, молекулярное расщепление, клонирование, ксенобитные генетические улучшения. Все, что даже экстрасоларианцы не делают.

Он мотнул головой в сторону окружавших нас зданий. Постройки были высечены лазером из одинакового бледного камня, добытого, в чем я ни капли не сомневался, в ходе раскопок.

– Разве это похоже на экстрасоларианский город? – спросил Бандит.

И был прав. Гомон толпы постепенно прогонял весь тот ужас, что я испытывал на подлете и во время спуска. На «Загадке», на «Марте», даже на Рустаме, где имперская власть пошатнулась, на улицах было полно голограмм, гигантские рекламные щиты предлагали все – от сигарет и игровых симуляций до телесной реконструкции. Там продавали даже религию – или религии продавали себя. Там царила пошлость, но в то же время – свобода. Возможно, если у тебя есть свобода выбора, то покупать пошлые вещи – не самое худшее. Сид Артур учит, что жизнь – это страдание, и называет это благородной истиной, а древний Христос находил благородство в тех, кто по собственной воле пережил те же муки, что он сам. Быть может, поэтому реклама на «Марте» так меня рассердила.

При всем богатстве выбора там не было благородных вариантов.

Здесь же я не видел никакой рекламы. Никаких голограмм с женщинами или веселых мультфильмов. Торговцы не зазывали нас с каждого угла. Город под Воргоссосом был угрюм, как склеп. Здешние люди, коих было множество, занимались своими делами и не глазели по сторонам.

– Почти как дома, – вырвалось у меня. Это было правдой.

Хлыст изумленно посмотрел на меня, а Паллино спросил:

– Где же ты рос?

Отец запрещал рекламу – даже печатную. Улицы Мейдуа содержались в чистоте, и единственные транспаранты изображали либо мрачный герб моего дома с вышитым алой нитью ухмыляющимся скачущим дьяволом, либо красное солнце Империи. Здания там тоже строили из белого камня, включая гигантский акрополь, посреди которого высилась черная башня – цитадель, где я появился на свет.