Ветер, который помог ей добраться до этого места, теперь стих. Джирел стояла перед статуей, затаив дыхание. Незнакомые созвездия молча смотрели на нее, и мрачный лунный свет заливал все вокруг; все застыло без движения, за исключением колыхавшихся теней, которые постоянно шевелились.

Идол представлял собой черную корявую фигуру, лежащую на земле, с маленькой головкой, утонувшей в плечах, огромными, вытянутыми вперед руками. Но что-то неуловимо и вместе с тем грубо напомнило в нем Гийома. Очертания этой уродливой громадины словно пародировали тонкие, точеные черты Гийома, гордую посадку его головы, презрительный наклон подбородка. Хотя она не могла точно сказать, в чем именно выражалось сходство, несомненно, это был он. И в этом образе было воплощено все безобразие Гийома в карикатурной форме — вся его жестокость, высокомерие и грубость. Должно быть, эта статуя была воплощением его грехов, а немногие добродетели лишь подчеркивали их безобразие.

На миг ей показалось, будто позади этой черной пародии на человека, которого она знала и которого любила, поднимается неотчетливый силуэт иного Гийома. Гийома, каким она никогда его не знала. Его презрительное лицо исказило отчаяние, прекрасное тело тщетно пыталось оторваться от грубого образа, в который воплотилась его погрязшая во зле душа. И Джирел поняла, насколько справедливо наказание, выпавшее Гийому на долю, и в то же время насколько оно несправедливо.

На какую утонченную муку обрек Гийома поцелуй Черного бога! Жить, полностью сознавая весь ужас своих грехов, быть прикованным к их подлинному олицетворению, быть обреченным на вечные муки, существовать в этой грубой форме, которая и в самом деле представляла собой его самого, несла в себе все самое худшее и низкое, что только было в его душе. Может, это наказание и было по-своему справедливым. Ведь в жизни он был человеком грубым и жестоким. Но ведь это наказание оказалось столь мучительным для него, и это доказывало, что какая-то часть его души стремилась к возвышенному — благородная и чистая составляющая его непростой души рвалась прочь от этого отвратительного монстра. Значит, его чистота и стала тем орудием пытки, которое, обернувшись против него самого, терзало его душу не меньше, чем его собственные грехи.

Вот так она стояла, глядя на громадную статую, и ей открывался смысл этого уродливого истукана. К горлу ее подступил ком, а на глаза навернулись слезы. Джирел яростно загнала свою слабость глубоко внутрь и теперь лихорадочно думала, как избавить Гийома от страданий, в которые она его ввергла.