Он с трудом поднял голову и молча посмотрел в глаза Яролу, сидевшему напротив него в марсианской таверне, которую они покинули века назад. Венерианин так же молча заглянул ему в глаза.

Затем Ярол откинулся на спинку стула и крикнул:

— Марнак! Ликера! Быстро!

Потом он повернулся и начал хохотать, сначала тихонько, а потом как безумный.

Смит вцепился в стакан с сегиром, который оттолкнул от себя, когда поднялся со своего места — в далеком прошлом. Он откинул голову и сделал глоток, поднеся ко рту стакан быстрым, не очень уверенным движением руки, а потом закрыл глаза, когда знакомое тепло согрело его изнутри. За закрытыми веками пронеслось воспоминание о тонком, бледном лице с сияющими глазами, наполненными неожиданно сильным, необъяснимым чувством, которого ему уже никогда не суждено понять. А еще он вспомнил медно-рыжие волосы, словно знамя развевающиеся у нее за спиной. И лицо девушки, умершей две тысячи лет назад, в миллионах световых лет отсюда, девушки, чей прах уже давно развеяли земные ветры.

Смит пожал плечами и осушил свой стакан.

Хеллсгард[6]

Хеллсгард[6]

На гребне холма Джирел Джори натянула поводья и остановила лошадь, оглядывая погруженные в молчание окрестности и заболоченную низину. Так вот он какой, Хеллсгард. В мыслях она представляла его себе именно таким, как видит сейчас с вершины высокого холма в янтарном свете заката, который каждую лужу в болотах превратил в сияющее золотом зеркало. Длинная насыпная дорога к замку тоненькой линией протянулась между болотами и зарослями камыша прямо к воротам этой мрачной крепости, одиноко возвышающейся посреди непролазных и губительных трясин. О, как много ночей этот замок в болотах, видимый как на ладони в вечернем свете заходящего солнца с вершины холма, преследовал ее в снах.

— Ты должна отыскать его до захода солнца, моя госпожа, — сказал ей Гай Гарлот с кривой усмешкой, исказившей его смазливое смуглое личико. — Пустынные болота окружают его со всех сторон, туманы скрывают его, и трясины насылают на Хеллсгард свои колдовские чары. Колдовские чары — и даже кое-что похуже, если легенды говорят правду. Выйти к нему можно лишь на закате дня.

Сидя на лошади на вершине холма, она ясно представила его кривую усмешку и тень издевки, мелькнувшую в его черных бездонных глазах, — и шепотом выругалась. Кругом стояла такая тишина, что она просто не осмеливалась говорить вслух. Еще бы, как тут осмелишься! В этом безмолвии было что-то странное, противоестественное. Ни птичье пение, ни шелест листьев не нарушали этого поистине мертвого молчания. Она поплотней закуталась в плащ и, пришпорив коня, стала спускаться вниз по склону.