Ляньхуа выглядела встревоженной.

– Что с тобой?..

– Мы победим, – прохрипела Рин. Она не понимала, почему никто больше не смеется. Почему они не смеются? Почему не сходят с ума от радости? – О боги! Охренеть! Да! Мы победим.

Они оттачивали свои умения еще два дня – проверяли время реакции, границы и дозы наркотиков. Разобрались, сколько времени требуется, чтобы маковые зерна начали действовать – двадцать минут для Пипацзы и Ляньхуа и десять для Дулина. Узнали, как долго могут действовать в полную силу (не больше часа каждый) и когда выйдут из полусонного состояния.

Их умения оставались несовершенными – за две недели невозможно добиться эффективности настоящих цыке. Но главное – они привыкли обращаться к богам и могли повторить результаты на поле боя. Этого достаточно.

Рин велела возвращаться в лагерь без нее. Ей хотелось сначала забраться чуть дальше. Они не спросили, куда она направляется, а она не стала рассказывать.

Оставшись в одиночестве, она шла вперед, пока не нашла укромный уголок у подножия холма, с видом на далекую гору Тяньшань.

Рин собрала самые крупные камни поблизости и сложила их в пирамидку напротив заходящего солнца. Шаткий мемориал, но он выстоит. Вряд ли кто-нибудь здесь ходит. Со временем ветер, снег и ливни не оставят от этих камней и следа, но пока что сгодится.

Большего Цзян не заслуживал. Но это все-таки заслужил.

Рин видела выражение его лица, когда выбегала из храма. Он прекрасно понимал, что делает. В тот момент он был собран и уверен, примирился с прошлым и держал ситуацию под контролем. И он решил пожертвовать собой, но спасти Рин.

– Спасибо, – прозвенел ее голос в холодном и плотном воздухе.

В груди что-то сжалось.

Когда-то Рин любила его, как отца.

Он научил ее всему, что знал. Привел ее к Пантеону. А потом бросил, снова вернулся, предал и спас.

Он многих обрек на смерть, обрек на смерть ее народ, но спас ее.

И что же ей делать с таким наследием? В глазах встали горючие слезы. Рин раздраженно смахнула их.

Она пришла сюда не рыдать. Цзян не заслужил ее слез. Она не оплакивает его, а отдает дань уважения.

– Прощай, – прошептала она.

Рин больше нечего было сказать.

Нет, неправда. На душе тяжким грузом лежало что-то еще, что нельзя было оставить невысказанным. Рин не осмеливалась произнести эти слова ему в лицо, пока Цзян был жив, хотя ей много раз хотелось. Но теперь не могла больше молчать. Она пнула ногой камень и сглотнула, но комок в горле все равно никуда не делся. Рин откашлялась, и по ее щекам полились слезы.