Следом выступили снежки. Лизили включилась в песню с первых же слов, она вся отдалась ей — в этот момент все фракционные различия пали, передо мной были девчонки одной ветви человечества, неразделимые и единые в своём творческом порыве. Подспудно я ожидал от рыжей непосредственности чего-то весёлого и озорного, и по первым тактам полагал, что угадал, но нет. Сегодня мне вообще не судьба предугадывать, республиканки вели меня от и до. Нет, песня снежек не была грустной. Она казалась ритмично-ровной, немного с грустинкой, немного с весёлым смехом. Ближе всего по звучанию она была к земной «польке», но вот смысл… Там не было и не могло быть ничего поверхностного и развлекательного. Снежки пели о самоотверженности и самопожертвовании. Тема космоса звучала лишь мимоходом, песня была не о нём, он лишь подразумевался, как нечто естественное и неизживное — будет способность к жертвенности, будет и космос, и всё остальное тоже приложится…

Сидевшая рядом Кикки нежно и трепетно убирала поцелуями навернувшиеся у меня на глазах слёзы. Она сама при этом растроганно плакала, но с упорством звёздной продолжала проявлять свою удивительную заботу. Никто из кошек за всё время песен даже не вспомнил о сексе. Какими бы ни были республиканки повёрнутыми на удовольствии, они оставались целостными многогранными натурами, тонко чувствующими ментальную наполненность момента. Сегодняшний вечер был вечером патриотического единения. Чувственная игра на нём оказывалась чем-то глубоко второстепенным, несущественным, неважным.

После выступления снежек остальных словно прорвало, песни звучали одна за другой. Ветви переплелись, фракции смешались, остался лишь один пульсирующий нерв кошачьего единения, стиснутый стальными канатами пробирающих до глубины души голосов. Венцом импровизированному концерту стала «Песнь рода», в смысле — «песнь человечества». Именно она играла в Республике роль гимна, хотя под «Песнью рода» часто подразумевали целую гамму различных песен. Позже я даже вспомнил, что все исполненные первыми композиции входили в этот отнюдь не закрытый перечень, но именно эта, последняя, имела почти официальный статус гимна. Собственно, причина подобного была прозаична и крылась в её содержании.

Песня, которую удивительно дружно затянули республиканки, повествовала о перипетиях Экспансии. Она являла собой музыкальное и текстовое выражение экспозиции Ожерелья миров. Начиналась с дремучих веков, когда одержимые звёздной мглой метиллии рвались в космос. В следующем аккорде они уже бились за будущее человечества с тварями, порождёнными вселенной, ни много ни мало, для испытания молодого ещё человечества. За молодостью пришла юность, с открытием новых миров и единением ветвей единого древа рода. Республиканки пели про зреющий во чреве юного человечества плод нового человека и нового, облагороженного, космоса. Так поэтично воспевался период, когда идеи генетической программы и терраформинга всё более завладевали умами людей. Новый человек, что естественно, рождался в муках — в муках Эпохальной Революции. Революции в песне вообще уделялось много внимания, а уж число красочных ассоциаций и аллегорий на её счёт и вовсе зашкаливало. Хотя и слепого превознесения не было, подчёркивался весь трагизм галактической гражданской войны. А вообще, этап борьбы метиллий за будущее расы считался событием не менее эпохальным, чем Революция, а посему последнюю не превозносили до небес, хотя и показывали её эдакой новой надеждой рода. Не забыли в песне и о Высших. Этап их стремительного восхождения к власти именовался распускающимся бутоном генетической программы, сами они преподносились, как итог этой самой программы, пусть и промежуточный. Видимо, по мысли авторов гимна, Республику ожидала ещё стадия созревания плода, до которой когда-нибудь обязательно дойдёт.