И все мои соседи, в исполненном чистого фанатизма порыве, завыли в унисон какую-то песню на родном языке. Песня была насыщена скрипучими и воющими звуками, словно древний несмазанный механизм, но, несмотря на это, цепляла своей незамутнённой душевностью. Она была настоящей. Шла из самого сердца собравшихся здесь штарнцев. Уверен, с этой песней они пойдут умирать — легко и непринуждённо. Своими пронзительными звуками она вполне способна вытравить страх и напитать уверенность в праведности собственных действий. А ещё песнь борьбы делала всех в этой комнате как бы на голову выше, позволяла расправить плечи и даже, как будто, крылья за спиной.
Когда звуки прочувственного крика души Сопротивления стихли, собравшиеся ещё несколько долгих минут купались в текучей, немного ватной, тишине. Потом стол взорвался яростными обсуждениями. Оратор сделал своё дело, он зажёг соратников по борьбе, сам же тяжело опустился в кресло, совершенно обессиленным. Выступление выпило все его силы. Он как бы поделился ими с товарищами, отдав в энергетике
Я ещё с десяток минут просидел, стараясь удержать рвущееся изнутри возмущение. Опять брехня! И кому верить? Штарнцам, которые едва-едва пережили агрессию Республики, или республиканкам, ведущим такую агрессию на систематической основе, сделавшим её камнем преткновения всей многотысячелетней цивилизации? У меня не было на это ответа. Тем не менее, я до последнего старался не подавать вида, насколько меня самого проняли слова офицера сопротивления. Однако настал момент, когда держать всё это в себе стало физически невозможно. Поднявшись, я прошёл в сторону неприметной дверцы, скрытой голограммой окна. За искусственным «видом» на небоскрёбы таился выход наружу, на маленький балкончик. Надеюсь, там удастся уединиться и всё хорошенько обдумать. А ещё лучше — получить объяснения из первых рук, от Илины.
Уходя, я не видел пристального взгляда, которым меня провожала Стефи. Женщина была довольна. Она не могла чётко сказать, что именно проняло наглого псионца, но что-то точно проняло. И это что-то давало вожделенную точку соприкосновения двух цивилизаций — и делало всю генетическую карту родовитого псионца беспомощной перед не физическим, но социальным вызовом. А уж она-то ему этот вызов обеспечит! Псионец сам побежит участвовать в деле сопротивления Республике, даже если до того грабил все встречные и поперечные корабли, не делая различий между их национальной принадлежностью. Уж она-то своё дело знает!