Священник поднялся, склонился и вытянул над головой руки, что все повторили вслед за ним, затем выпрямился и, согласно ритуалу, провел пальцами по горлу.
— Ну, а теперь заткнитесь, — сказал он уже своим нормальным голосом, вновь укладываясь спать.
Комплейн лежал опершись на стену, с головой на мешке. Обычно он спал легко, как зверь, без периодов дремы между сном и пробуждением. Однако в нынешнем своем положении он лежал с полузакрытыми глазами, стараясь думать. Мысли эти были только общими образами: пустое место Гвенни, Мараппер, с триумфом стоящий над трупом Зиллиака, Меллер и прыгающий зверь, появляющийся из-под его кисти, густая жидкость, выпаривающая жизнь из Озберта Бергаса, напрягшиеся мышцы на затылке Вантаджа, готового немедленно отвернуть лицо от любопытных взглядов, стражник Твеммерс, безвольно опускающийся на руки Мараппера. Все эти картины объединяло одно: все они касались того, что было, зато будущее не вызывало никаких образов. Он спешил сейчас за чем-то нереальным, входил в комнату, о которой говорила и которой боялась его мать.
Он не сделал никаких выводов, не тратил время на беспокойство — совсем наоборот, — он чувствовал что-то вроде надежды, согласно популярной пословице, которая говорила: “Дьявол, которого ты не знаешь, может победить того, что тебе знаком”.
Прежде чем заснуть, он увидел комнату, слабо освещенную светом из коридора, а через внутреннюю дверь — фрагмент вечной чащи. В неизменной и безветренной жаре непрерывно шелестели глоны, время от времени был слышен тихий треск, когда семя попадало в комнату. Глоны росли так быстро, что когда Комплейн проснулся, молодые были на несколько десятков сантиметров выше, а старые возле корабельных стен. Скоро и те, и другие должна была уничтожить темнота. Видя эту непрерывную борьбу, он подумал, что она очень похожа на человеческую жизнь.
2
— Ты храпишь, священник, — вежливо сказал Роффери, когда в начале новой яви они сели перекусить.
Их взаимное отношение совершенно изменилось, как будто во время сна на них действовала какая-то волшебная сила. Чувство соперничества, вынесенное из Кабин, исчезло; конечно, они по-прежнему были соперниками, но в том смысле, в каком все мужчины соперничают между собой, однако прежде всего они чувствовали связь, объединяющую их против всего окружающего. Охрана благоприятно подействовала на душевное состояние Роффери, который стал теперь почти кротким. Из всей пятерки, казалось, только Вантадж не изменился. Его характер, постоянно подвергаемый уничтожающему воздействию одиночества, не имел ни малейшей возможности измениться. Вантаджа можно было только сломать или убить.