– Нисколько! – ответил он. – Из кошки не получится еж!
– Ответ неправильный! – Горлонос скорчил злобную физиономию – и крутанул колесо.
Лила снова закричала. Пашка понял – поворот колеса отпускал на несколько сантиметров цепь. И Руконожка придвинулась чуть ближе к девочке, протягивая к ней свои уродливые конечности.
– Отвечай правильно! Думай, что говоришь! – произнес Горлонос, свирепо шевеля ноздрями. – Второй вопрос: чем твоя мама толчет стекло, чтобы суп хрустел на зубах?
– Ничем… – Пашка даже растерялся – столь глупым показался ему вопрос. – Никто мне не кладет никакого стекла…
– Ответ неверный! – буквально завизжал Горлонос. И снова крутанул колесо.
Пашку пробила испарина. Руконожка была уже совсем близко к Лиле. Еще чуть-чуть – и она хватанет ее! Лила, бледная и остолбеневшая, тряслась в углу ямы, она даже кричать уже не могла.
«Что же делать… – мучительно соображал Пашка. – Что отвечать? Для него любой ответ будет неправильным, он просто помучить нас хочет…».
– Третий вопрос! – объявил доктор. – На этот раз думай головой, ошибки недопустимы. Итак: когда ты впервые поджег клетку со своими хомячками?
Пашка хотел крикнуть – «никогда!», но запнулся.
Он понимал, если ответ не понравится Горлоносу – тот прокрутит свое колесо, окончательно отпустит цепь, и жуткое существо набросится на девочку. Об этом даже думать не хотелось.
– Кажется, сейчас твоей подружке будет больно, – ехидно проговорил Горлонос, словно услышав мысли мальчика. – И виноват будешь ты!
Что же ему ответить? Соврать? А если он только этого и ждет? А если после первого же вранья все станет еще хуже, стены станут крепче, а монстры страшнее?
Пашка колебался…
– Ну! – воскликнул Горлонос и начал потихоньку крутить колесо, отпуская цепь. – Некогда думать! Отвечай, маленький стервец! Отвечай!
Пашка схватился за голову. Он бы и соврал, но все равно не знал, что сказать – какого ответа ждет Горлонос.
– Говори же!
– Мне тебя жалко! – раздался вдруг отчаянный голос Лилы.
Пашка изумленно перевел взгляд в яму.
Девочка больше не жалась в углу. Она стояла прямо напротив Руконожки, вся дрожа от страха, и говорила срывающимся испуганным голосом: