— Внимание, не установлено ограничение вероятностной логики…

Получилось, поняла я. Мир поплыл. Где-то я это уже видела — чувствовала — слышала. Мир непослушно раздвоился, копия ушла куда-то в сторону, потом еще одна копия, и еще.

Давай, копирка. Давай!

Я оказалась в колоде карт — одинаковых карт, которые змеились в руках фокусника, которые тянулись, тянулись и тянулись. Лента карт стала бесконечной, и в какой-то момент я поняла, что жульничаю: карты были из разных колод.

Я ощущала себя в сердце разрушенного фрегата, меня откачивала живая и невредимая Трее, в рубку вламывались десантники, меня волокли в спасательный бот… Беги, Алекса, беги!

Бот. Спасательный бот — это выход. Не мой бой, не моя война. Просто отсидеться.

Я замерла. Алекса сидела, скорчившись, в спасательной капсуле, вокруг нее бушевало сражение, радиоузел капсулы был поврежден, воздушные системы — тоже.

«Я не герой», — прошептала Алекса — я. Я молилась, потому что струсила и оказалась в ловушке.

Mein Gott, я нашла свой последний кошмар. Кто бы мог подумать, рассмеялась я, прежде чем навсегда оставить эту себя и бежать дальше, вглядываясь в карты.

Черная вспышка: в каком-то из нескончаемых «Эосфоров» Алекса Кальтенборн-Люэ оказалась не такой удачливой. «Так вот как это — умереть? Чернота и все?» Меня волокло вдоль целой серии черных вспышек, меня волокло в боли, с меня срывало ту самую сорочку, в которой я родилась, космос трещал, надрываясь от такого чудовищного напряжения, а я все тянула и тянула на себя странное одеяло — одеяло невероятных вероятностей.

И — вот оно.

Алекса недоумевающе вертела головой в рубке совершенно целого фрегата, Алекса смотрела на сходящие с ума приборы и ничего не понимала: она ведь уклонилась в самый-самый распоследний момент, она смогла, а значит — мне нужна именно эта я. Моя единственная выигрышная комбинация.

Колода карт с хрустом сложилась, вызывая знакомое ощущение чудовищного пресса. Тысячи Алекс вихрем летели в меня — с искаженным от боли лицом, изумленные, восторженные, перепуганные. Нескончаемая череда вероятностей возвращалась к подмененному исходнику.

Раненая я. Проигравшая я. Мертвая я.

Хуже всего была мертвая. Или нет, вру. Хуже всего была та, трусливая и задыхающаяся Алекса, которая так некстати вспомнила о боге, о спасителе, о своей жизни. Гори ты в аду, трусливая трагичная дура. Или нет, не так: лучше иди ко мне, в меня.

Копье развеялось над моим лицом, втянулось в порт под нормально освещенным потолком, на моем лице не оказалось шлема, и я была отчаянно жива.