Уотсон сидел на стуле у койки доктора Лозье. Пациент пребывал в том же состоянии, в каком его обнаружили. Уотсон диагностировал кому. Он машинально просматривал неоднократно прочитанные бумаги с результатами последних анализов, осуждающе покачивал головой.

«Зачем он это с собой сделал? Зачем было держать все в таком секрете?»

Еще глядя на картинку с микроскопа, Уотсон понял, что стало причиной болезни, поразившей ученика. Профессора начали мучить подозрения.

«Возможно ли, что мы столкнулись с непредвиденным проявлением реакции организма на подобное вмешательство? Риск оставался, но проверить все можно было, только начав эксперимент. Неужели Лозье решился на эксперимент над самим собой, чтобы дать нам бесценные сведения о самочувствии мутирующего человека на поздних стадиях? Толкнуло ли его на такой шаг то, что я так рано отправил Джека обратно?

Я мог ошибаться, черт побери! Действительно мог! Только реальная обстановка, принуждающая напрячь все силы для выживания, поможет завершить преобразование. Отличный довод, но ведь это всего лишь предположение. Возможно, я упустил что-то важное. а он заметил.

Не решился говорить мне, опасаясь уязвить меня? Эх, молодость! Любые сомнения нужно отбросить, когда вторгаешься в неизведанные просторы. Этак можно начать опасаться любого чиха и не сделать того единственного шага, от которого будет все зависеть.

Ладно, пусть он решил провести эксперимент с собой. Но почему он не вел записей? Это более чем странно, недостойно настоящего ученого! Или мы плохо искали?»

Уотсон со злостью швырнул папку на стол, она плюхнулась, разлетелась белым веером листов. Бумажки соскользнули со стола, спланировали на пол, легли беспорядочной мозаикой.

«Проклятье! Неужели он оказался прав? Но тогда пленение Джека было как раз тем стрессовым моментом, который мог спровоцировать аналогичный кризис. а я-то радовался! Опережение плана! Троянский конь! О, эта вечная спешка! Мы должны были тщательнее продумывать все последствия. не нужно было отпускать его. Довести все до конца, убедиться в завершении мутации, проверить и перепроверить. и только тогда посылать.

Излишняя самонадеянность! Но я не должен себя винить. Обстоятельства были непреодолимы. Кроме того, его анализы не предвещали ничего подобного. а Лозье, начав самовольно эксперимент, не вел записей. Допустим, действительно не вел. Тогда мы не сможем сравнить протекание обоих процессов. Какое несчастье! Это же второй доброволец, а мы остались в неведении!»

Уотсон решительно поднялся, поправил очки, пригладил вечно топорщащиеся седины. Целеустремленность вновь читалась в его облике, он отбросил подозрения, сомнения и неуверенность.