– Ничего страшного, – заверяю я и в двух словах рассказываю, что произошло. – Алтонгирел, ты бы зашел, Старейшина хотел с тобой побеседовать.

– Он уже побеседовал разок, – мрачно замечает духовник. – До сих пор по утрам голова болит. Может, ты мне расскажешь, чего он хотел, а потом передашь, что я вежливо со всем согласился?

– Он хотел тебе признаться в собственном долбоклюйстве. Я могу, конечно, ему вежливо передать, что ты согласился, но…

– А, нет, это я с удовольствием послушаю! – оживляется Алтоша и шмыгает в палату, прежде чем я успеваю договорить.

– У вас сильно улучшились отношения, – замечает Эндан, провожая духовника взглядом. – Смотрите, как бы слухи не пошли…

– Погляди на меня и на Эцагана. Какие тут могут быть слухи, тем более с Алтошиным высокоразвитым эстетическим чувством?

– Вы о чем? – моргает Хос, переводя взгляд с меня на Эндана и обратно.

– Повзрослеешь – поймешь, – усмехается Эндан.

Тут Алэк решает, что ему окончательно надоело висеть на мне, и принимается тщательно и вдумчиво вылезать из слинга с целью смигрировать на Хоса. Тот догадывается о целях мелкого и подхватывает его на полпути, пока не ляпнулся. Но Алэк же не просто так Хоса любит, он любит играть в лошадок, потому что за Хосову мохнатую спину удобно держаться! Поняв, к чему идет дело, Хос послушно превращается и принимается трусить до конца коридора и обратно, потряхивая визжащим ребенком.

Эндан качает головой:

– Кто бы мне сказал год назад, что я буду смотреть, как хозяин леса уволакивает князя, и переживать при этом за хозяина леса…

– Переживай лучше, чтобы самому лошадкой не стать. У нас тот еще вождь краснокожих растет.

Последнюю мою фразу он, конечно, не понимает, но от неприятных объяснений меня спасают Кир с Айшей и большой пластиковой коробкой, в которой я различаю кальмарьи щупальца. Видать, все не съели.

– Ну как он, живой? – с порога интересуется новоиспеченный хирург, опасливо косясь на дверь палаты.

– Кир, ты просто молодчина! – заявляю я и, воспользовавшись тем, что Алэк на мне больше не висит, заключаю второго ребенка в пылкие объятия. Он замирает, как тогда, в первый раз, на чердаке. – Я теперь всем хвастаюсь, какой ты у меня замечательный! Теперь все троюродные бабушки и негуманоидные жители далеких галактик будут знать, что у меня лучший ребенок на свете, и если кто откроет хлебальник сказать про тебя гадость – прокляну сразу! Алэку придется еще попотеть, чтобы заслужить такое уважение. И когда меня сегодня Азамат спросит, что хорошего случилось за день, я ему так и скажу: «Наш с тобой ребенок спас жизнь человеку».